Пристрелочник
Шрифт:
Часть 67
«Я стою на берегу, не могу поднять…»
Глава 363
Муромские подошли к верхней оконечности острова, попрыгали в мелкую воду и побежали кучами вглубь острова. Там сразу завопили. Потом стихли. И снова завопили уже вместе с муромскими.
Боевой клич гридней:
— Горгий! Горгий!
Смешался с воплями язычников:
— Айгор! Айгор! (Конь! Конь!)
Впрочем, превосходство дружины было велико. Довольно скоро муромцы прогнали мятежников
Толпа завизжала, прянула к воде, некоторые влезли в реку по колено, по пояс. Пришлось шугануть стрелами.
Всё: прижатые к урезу воды, скучившиеся на небольшом пятачке, люди, стали опускаться на колени, закрывая головы руками. Бойцы язычников ещё подёргались, кто-то, дико вереща, кинулся в последний бой. Его посекли топорами. Остальные стали бросать оружие на песок.
Гридни били пленных кулаками и пинали ногами. Сбивали на землю, заламывали руки за спины, спутывали локти. Обдирали оружие и что ценного видно. Ухватив за ворот, подымали, плевали в лица, снова били. Заставляли отползти на коленях на несколько шагов в сторону, выстраивая из пленников редкие ряды.
Мы подгребли к пляжу чуть в стороне, где, возбуждённо встряхивая меч в руке, на берег вышел Живчик.
— С победой тебя, княже.
Никакой лести: Живчик сам дрался в первых рядах. Вон торчит в подоле кольчуги «бронебойная» стрела. И зарубки на шлеме слева — не было.
— На то — воля божья.
— Верно говоришь, княже. Как добычу делить будем? Тебе — вершки, мне — корешки?
Юрий, выходя из состояния боевого одурения, непонимающе посмотрел на меня:
— Это как?
— Тебе — люди. Мне — скот и хабар.
— С чего это?! Вы тама в реке сидели! Со стороны смотрели! Пальцем о палец не ударили! Мы тута кровь проливали! Сотоварищей теряли! Ворогов рубили…!
Мда… Говорят, что муромские — молчаливые. А тут аж трое с разных сторон набежали, в крик кричат и слюнями брызжут.
Живчик молчит и старательно пытается попасть мечом в ножны на поясе. Хороший у него меч. С дамаскированным долом.
Сперва делают сердечник такого оружия. Собирают пакет из разного железа и бьют. Сгибают и снова бьют. Получается вариант дамаска. Потом на края пакета наваривают лезвия из высокоуглеродистых сталей. Их закаливают. Лезвия обеспечивают жесткость, сердечник — гибкость. Если дол протравить — получается очень красивый узор. Перед девушками красоваться — милое дело. Все сразу понимают, что ты и — в деньгах, и — в чинах, и — в славах. Одна беда — мечи в ножнах носят, девушкам дол узорчатый — не видно.
Живчик убрал, наконец, меч, вскинул взгляд на меня. Ну, княже, жадность — великая сила. Я сам, как вечная жертва «дикого квакающего животного», постоянно «жабой давленный», могу подтвердить. Любая делёжка — кому-то несправедлива. Можно — считать по потерям, можно — по бойцам, можно — по убитым врагам. И я ничего
— Пополам.
— То, что на острове? Что на берегу — моё?
— Экх… Индо ладно.
Что сработало? Прозвище «Княжья смерть»? Благоволение Боголюбского? Богатые подарки жене и детям? Лёгкий характер? Представление о справедливости? Не знаю. А знать — надо. Потому что от этого зависят мои дальнейшие действия.
Последовали шумные возражения старших дружинников. И разочарованное шипение — прочих. Раз будет делёж — всё взятое из запазух, загашников — надо вынимать и в общую кучу складывать. А оно там уже пригрелось…
Я вдруг поймал совершенно остановившийся, мёртвый взгляд Аггея. Он неотрывно смотрел на одного из связанных пленников, беззвучно шевелил губами. И передергивался всем своим телом, едва прикрытом какой-то мешковиной.
— Аггей! Что ты так уставился? Будто знакомого чёрта увидел?
Ребятам пришлось встряхнуть дьякона.
— Д-да, воевода. Ч-чёрта. З-знакомого. Попустил господь. Это — их главный «конюх». Главный мучитель мой. Семейства моего погубитель. Истязатель хохочущий.
— Это кто?
— Дьякон Аггей, княже.
Кто-то из моих ребят пересказал Живчику и его людям историю Аггея. А тот перебрался с лодки на берег и сел перед своим насильником на песок.
Аггеев визави — молодой мужчина приличного вида. Вовсе не попадает в описания Чезаре Ломброзо. Никаких: низкий и наклонный лоб, отсутствие чёткой границы роста волос, морщины на лбу и лице, большие ноздри или бугристое лицо, большие, выступающие уши… Нормальные у чудака уши. Но — сволочь.
Аггей опознал ещё нескольких особо выдающихся «друзей эмира». Один сразу завопил, что он тут случайно, что он вообще не муромский, что он мусульманин… Пришлось снимать штаны со всех мужчин. Точно — ещё один нашёлся.
— Аггей, что с этим мучителем твоим сделать? Как его казнить?
— Никак, Воевода. Отпусти его. Его господь накажет. Я… Я мести не жажду. Прежнего не вернуть. Он… лишь бич в руце божьей. Посланный на нас за грехи наши. Что с него спрашивать? С язычника бессмысленного. Ибо не ведают они, что творят. Господь, бог наш, Иисус Христос, велел прощать. Ежели ныне уподоблюсь этому… мучителю моему, то к чему все муки, мною перенесённые? Я сохранил Христа, унижаемый перед ним. Утрачу ли Его, возвышаемый над язычником, не ведающим истины? И сказал Господь: «Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую».
Аггей чётко следует «Нагорной проповеди». А остальной народ?
Окружающий народ дружно перекрестился. Лицезрея пламя истинной веры в очах дьякона.
Потом так же дружно сплюнули. По той же причине.
Русское язычество — что возьмёшь. Нам ближе еврейское «око за око», чем еврейское же: «подставь ему другую». Хотя, честно говоря, я чисто технически не понимаю, как можно «подставить другую», когда речь идёт, как в рассматриваемом эпизоде, об анальном сексе или о битье палкой по голове. «Других» — у Аггея нет.