Пристроить шпиона
Шрифт:
– Кроме этого, последние твои отчеты вообще никакой критики не выдерживают…
Савин продолжает бубнить, одновременно что-то просматривая на экране рабочего компа и перекладывая бумаги на столе.
Я терпеливо жду, когда ему надоест, наконец, страдать херней, и начнется конструктив. То есть, распоряжения о дальнейших действиях. Для того меня и позвали сюда.
Чтоб не перегружать голову, стараюсь припомнить свой отпуск, хоть какие-то приятные моменты в жизни, бляха муха… Сестренка беременная, живот уже виден, наверно… Пока
Интересно, а если б Принцеска залетела, то кто бы родился? Парень, наверно… С темными волосами и светлыми глазами. Красавчик, как я. Я бы его карате учил… А девчонка бы была, наоборот, со светлыми волосами и темными глазами. Вся такая нежненькая, как Принцеска. И вот хер бы я к ней кого из придурков малолетних пустил раньше двадцати одного… Нет. Двадцати пяти, да! Двадцати пяти лет! Потому что нехер вообще!
Тут до меня доходит, в какую гребанную степь свернули мои мысли, и я вздрагиваю даже. Вот это, называется, пиздец настал. Наскочил, так сказать, неожиданно… Это с какого перепуга тебе, Леха, вообще такая хрень в башку залетела, а?
Стою, ошалев от дикого выверта психики, стараюсь держать лицо и дышать ровнее, а перед глазами все никак не хотят уходить лица детей. Наших, с Принцеской детей. Мальчика с темными волосами и светлыми глазами, мелкого шкодника и улыбаки. Девочки с светлыми волосами и темными глазами, маленькой красотки и няшки. И отчего-то так остро боль накатывает. Так сильно внутри все жмет. Потому что не быть этому никогда. Это – наше будущее, которого не будет. А я, похоже, окончательно двинулся кукухой, и не удивлюсь, если Савин сейчас это заметит и…
– Так что ты уволен, - завершает генерал.
11. Алина
– Ну че, коза, скоро поедем с тобой на Мальдивы, а? – Вовчик дышит в лицо спиртовыми парами, нажрался-таки за обеденным столом, тварь, ставит передо мной руку, мешая выйти из комнаты. – Там нам никто мешать не будет, да? Из кровати тебя не выпущу, привяжу и…
Я оглядываюсь на дверь кабинета, за которой скрылся его отец, а затем, резко размахнувшись, бью придурка по предплечью.
– Ай! Сучка! Больно! – его смазливая рожа кривится от боли, а затем в глазах вспыхивает ярость, Вовка хватает меня за ворот футболки, встряхивает, - ты, смотрю, такая шустрая, да? Смелая? Ну ничего, сегодня вечером твоя смелость тебе понадобится…
– Да пошел ты, урода кусок… - отворачиваюсь я от него, стараясь дышать через раз, чтоб побороть рвотные позывы, - обломаешься.
– Это ты обломаешься, поняла? Я тебя обломаю…
– Я прошу прощения, - раздается холодный голос от двери, Вовка разворачивается, нехотя отпуская меня, и смотрит в сторону прервавшего нас.
И я смотрю. Силуэт двоится, это, наверно, от стресса. Не
– Чего тебе, блять, надо? – рычит Вовка на вошедшего, - не видишь, я тут невесту свою целую?
– Дмитрий Федорович просил поторопиться, - холодно отвечают ему, - сейчас.
– Черт…
Вовка с досадой отпускает меня, ругается:
– Какого еще хера ему надо?
Потом смотрит в мое лицо, усмехается:
– Ладно… Не прощаюсь. Вечерком забегу, да, невеста моя?
Я отворачиваюсь , встречаясь взглядом с вошедшим… Его светлые глаза кажутся мертвыми. Совсем мертвыми. Как и все, что сейчас меня окружает.
Вовка берет меня за подбородок и пытается поцеловать. Но мне одного раза хватило, сегодня с утра, и больше терпеть его слюнявый рот я не в состоянии. Тем более, сейчас. Особенно сейчас. Потому опять уворачиваюсь и упираюсь в грудь придурка ладонями.
– Владимир Дмитриевич, - опять льется холодный равнодушный голос от дверей, - Дмитрий Федорович ждет…
– Блять! – опять ругается Вовка, затем покровительственно хлопает меня по щеке и идет к двери, по пути рявкая на молча стоящего там человека:
– Дверь мне открыл, какого хера стоишь?
– Мне не доплачивают за обязанности швейцара, - все так же холодно отвечают ему.
Вовка тормозит на мгновение, задыхаясь от ярости, но затем выбегает из комнаты, пнув предварительно дверь ногой, чтоб открылась. Дверь распахивается, хлопает от стену и летит обратно, на скорости чуть ли не впечатываясь в тупую башку моего «женишка». Останавливает тяжелое дверное полотно опять-таки твердая рука вошедшего, спокойно комментирующего происходящее:
– Осторожнее, пожалуйста. Дверь тяжелая, можно голову повредить.
– Да пошел ты! – рычит с досадой Вовка и выбегает из комнаты.
А я, выдохнув, иду следом, твердо рассчитывая добраться, наконец, до своей комнаты, завалиться на кровать и всласть поплакать уже!
На человека, в этот раз заботливо придерживающего мне дверь, я не смотрю. Стыдно и горько. Просто очень хочу прошмыгнуть как можно быстрее мимо. Но у самого порога меня перехватывает жесткая рука. Я рассматриваю длинные, такие сильные пальцы, стискивающие мой локоть, затем перевожу взгляд в острые холодные глаза, мертво блестящие за толстыми стеклами очков.
– У вас здесь грязь, - он проводит второй ладонью по шее, легко указывая на кровоподтек. От его пальцев - жар, тело мурашками покрывается, и меня дико бесит эта реакция! Так не должно быть! Не должно быть уже! И я, собравшись с силами, с нескрываемым злорадством, отвечаю так же холодно, как и он:
– Эту грязь ничем не смоешь. Это – засос.
На мгновение зрачки за стеклами очков расширяются, превращаются в пистолетные дула, а затем опять все становится мертво. Он отпускает мой локоть и отступает в сторону. Я молча иду мимо, высоко подняв подбородок.