Пристроить шпиона
Шрифт:
– А зачем я им вообще тогда?
– Ну… Вовка у Расщепаева – тот еще утырок…
– А если он меня… силой? – прошептала я, испытующе глядя на отца.
– Ну… Ты же – моя дочь, - пожал он плечами.
Я даже не знала , что ответить. У нас шел какой-то, совершенно чудовищный с точки зрения логики и эмоций, разговор… И я не знала, как ко всему этому относиться. Единственное, что я понимала, то , что отец – совершенно серьезен. Абсолютно. И не шутит. А это значит…
– И сколько мне нужно будет?..
– Пока я не решу вопрос.
– А как я узнаю,
– Ты узнаешь.
Я переворачиваюсь на бок, игнорируя противную резь в глазах. Проклинаю свою слабость и дурость. Мне надо было просто сбежать. Просто не согласиться на это все! Отказаться! Пусть сам выгребает! Но в одном отец был прав. Я – реально его дочь. Пока еще. Щелчка замка на двери я не слышу. Да и, даже если б слышала, не поверила бы. Сама же закрывала! Сама! Но присутствие чужого в комнате ощущаю. Торопливо вскидываюсь, раскрываю рот. Если это Вовчик раздобыл запасной ключ, то он им сейчас подавится! Но темная фигура, двигающаяся неожиданно быстро и страшно, наваливается на меня, жесткие пальцы закрывают рот, а ухо обжигает знакомый тихий хрип:
– Спокойно, Принцеска, спокойно…
Я замираю, тараща огромные глаза в темноту комнаты, дышу тяжело… И чувствую, как ладонь ползет по груди, сжимая мимоходом, а затем и распахивая тонкую блузу на запахе… Это чудовищно! И… дико. И… че-е-ерт…
12. Леха
– Спокойно, Принцесса, спокойно… - хриплю я, совершенно не рассчитывая на ее благоразумие ( а как можно рассчитывать на то, чего отродясь не водилось?) и закрывая распахнутый в безмолвном крике ротик. Времени у меня мало, очень даже мало, только на поговорить, но руки с этим не соглашаются.
Губы ее нежные скользят по ладони, огромные испуганные глаза упираются в мое лицо, в них уже узнавание, а моя вторая рука действует самостоятельно, не связываясь с мозгом.
Я, оказывается, офигительно скучал все это время. Вот и повело, стоило лишь дотронуться. Лапа привычно и сладко сжимает мягкую грудь, ласкает ставший остреньким сосок, и сразу же кровь горячей волной шарашит в пах.
Непроизвольно толкаюсь, глаза Принцески становятся еще больше, дыхание еще прерывистей…
Че-е-ерт… Времени мало! Мало времени!!!
Генерал, сука, зачем ты так со мной???
Ладонь скользит ниже, сходу – к подолу юбки, задирает, кожа нежная, гладкая такая, тронешь – горит! И у меня все внутри горит! Принцеска стонет тихо и так заводяще, что… Что я убираю пальцы с ее губ и , без перехода, сразу же заменяю их своими губами.
В голове мутнеет, сил никаких нет тормозить себя, а она не помогает, забираясь тонкими пальчиками в отросшие на затылке волосы, проходясь ногтями по шее и отвечая! Отвечая на мой поцелуй!
Проклятая Принцеска! Болезнь моя горько-сладкая, пьянящая!
Сейчас не помнится ничего: ни как расстались, ни как все решил остановить, бросить, прекратить… Ни как встретились взглядами сегодня утром. В доме ее женишка гребанного! Единственное, что в памяти – как он прижимал ее в столовой недавно. Лапал, тварь наркоманская, за
Принцеска выгибается и раздвигает ноги.
Ты поговорить хотел, Леха? Обозначить свою позицию, вопреки приказу?
Похер! Провожу по промежности, охреневая от влаги, сладкой и тягучей. Хочется облизать пальцы. Потом. Обязательно. А пока… Отрываюсь от нее, кайфуя от вида мокрых измученных губ, приподнимаюсь, сдвигая тонкую ткань белья в сторону и быстро расстегивая ширинку.
Она знает, что я делаю. Чувствует.
И подается навстречу безмолвно. Сама. Глаза блестят в полутьме камнями драгоценными, черными алмазами самой большой каратности, сводят с ума.
А затем я опять закрываю рот ей ладонью, одновременно двигая бедрами. Ее выгибает в пояснице, глаза закатываются, по щекам текут слезы… И я не могу тормознуть, не могу даже спросить ее, почему плачет. Больно? Приятно? Обидно? Страшно? Или что? Не могу, потому что мне эта информация нихрена не даст. Я все равно не остановлюсь. Не смогу просто.
В башке безумной, забитой ее ароматом, сладкими ощущениями ее тонкого тела, потрясающим кайфом от того, какая она мокрая, горячая и узкая, не возникает ни одной мысли.
Я наклоняюсь, слизываю слезы с ее щеки, фиксирую по плечам так, чтоб не двигалась… И не могу тормознуть, все наращиваю темп, гонясь не за ее, за своим только удовольствием, безумным кайфом, и остановиться сейчас даже под дулом пистолета не смогу. Даже если сюда привалит ее папаша, с табельным наперевес! Даже если он сюда всю контору притащит! Похер! Похер, похер, похер!!!
Жадно впиваюсь в беззащитно подставленную шею, кусаю от избытка эмоций, глаза заволакивает красным маревом, в котором только мы с ней. И никого больше.
Я - точно больной. Бешеный. Сумасшедший. Я не смогу остановить это все. Ни сейчас. Ни потом.
Принцеска, маленькая такая в моих лапах, тонкая и мягкая, подчиняется безмолвно. Плачет , тихо выдыхает в такт бешеным, диким толчкам, обнимает за шею руками и за бедра ногами, льнет всем телом, несмотря на грубость мою, жестокость, бесцеремонность. Тянется, скользит губами по внутренней стороне ладони, а меня еще больше торкает. Еще сильнее!
Убираю ладонь с ее губ, опять целую, в этот раз нежнее, не так зверски, но глубже, грязнее. Стук посторонний мешает, с трудом выныриваю из красного марева, соображаю, что это спинка кровати стучит о стену, на подсознательном уровне приходит понимание, что нельзя шуметь. Пропалю всю контору, и, самое главное, не кончу! А это – смерти подобно! И потому прихватываю одной рукой спинку, фиксируя так, чтоб не стучала, и ускоряюсь еще. Принцеска непрерывно гладит меня по груди, пытаясь пальчиками нырнуть за ворот рубашки, добраться до кожи, потом опять – по шее ноготками, кошка моя дикая, потом – на затылок. И по-новой… Губы ее, мокрые и еще более пухлые от диких поцелуев, шевелятся, словно она говорит что-то, беззвучно шепчет. И смотрит на меня, смотрит, смотрит… И слезы текут…