Присяжный
Шрифт:
Женни минуту молчала. Вновь раздался громкий кашель, и, когда председатель повторил вопрос, она проговорила, запинаясь:
– Быть может…
– А что вынудило вас взять эту мантилью?
– Право, не знаю. Может быть, я нечаянно это сделала.
– Не оттого ли скорее, – спросил судья строгим голосом, – что вы надеялись из мести или из другого побуждения, не менее постыдного, воспользоваться благоприятным случаем, чтобы подвергнуть нареканию доброе имя вашей госпожи? В этих роковых событиях ваше поведение, Женни Мерье, заслуживает строжайшего осуждения. Вы не оправдали доверия отца семейства,
Этот новый укор произвел странное действие. Последние слова председателя, по-видимому, нарушили равновесие между волей и кипящими в Женни страстями. Она внезапно впала в неистовство. Щеки ее запылали багровым румянцем, глаза сверкнули, как два черных бриллианта, она выпрямилась и закричала звучным голосом:
– Так вот как со мной обращаются! Осуждение и стыд падают на меня одну, на бедную девушку, тогда как почет и участие – все на стороне богатой и благородной мадемуазель де ла Сутьер! Не позволю я этого! Каждому своя доля!
Я сейчас сказала много лжи. Мадемуазель де ла Сутьер и сборщик податей не нуждались в моем посредничестве, они часто виделись и без меня. Все их письма проходили через мои руки. Наконец, нет ни слова правды в этой смешной истории о мантилье, за которую меня осыпают бранью. Это мадемуазель де ла Сутьер была возле брода, я не захотела идти вместо нее. Все, что я рассказала о смерти сборщика податей, я узнала от нее, когда она в сильном испуге вернулась домой в вечер убийства. Вот это все – правда. Теперь пусть со мной делают что хотят… пусть убьют меня, пусть растерзают на куски, а это истинная правда.
Она громко разрыдалась. Минуту все многочисленное собрание находилось в оцепенении. Члены суда, люди опытные, и зрители, которым безнравственность Женни Мерье была известна не понаслышке, очень хорошо знали, как следовало понимать ее неожиданное заявление. Но та часть публики, которая легко увлекается и меняет свое мнение, была тронута ее дрожащим голосом и упорными уверениями. Они начали спрашивать себя, не стала ли Женни жертвой какого-нибудь тайного замысла или собственной преданности и самоотверженности. Шум стал таким сильным, что председатель вынужден был прибегнуть к угрозе удалить публику из зала заседаний, если порядок и тишина вновь не восстановятся. Когда волнение стало понемногу утихать, он снова обратился к Женни, которая, казалось, была готова упасть в обморок.
– Успокойтесь, Женни Мерье, и обдумайте сказанные вами слова. Сейчас вы еще можете от них отказаться и привести в свое оправдание, что поддались чувствам. Настаиваете ли вы на том, что ваши прежние показания были ложными?
– Да-да, настаиваю! – повторила Женни, топнув ногой.
– С какой целью вы обманывали правосудие?
– Вы хотите знать? Извольте: была обещана большая сумма денег.
– Кем обещана? Кому? Кто осмелился подкупить свидетеля? – строго спросил председатель.
Женни уже собиралась открыть рот, чтобы произнести имя, но тут раздался такой неистовый кашель, что во всем зале поднялся ропот.
– Я не
Арман Робертен, сильно побледневший минуту назад, свободнее перевел дух. Председатель продолжал:
– Женни Мерье, вы опять противоречите себе самой. Я должен вас предупредить, что вы подвергаете себя строгому наказанию.
Председатель сделал знак одному из жандармов, и тот подошел к девушке. Та нисколько не испугалась.
– Женни Мерье, – начал председатель, – у меня есть право арестовать вас за ложное свидетельство. Я в последний раз повторяю свой вопрос: какое из двух ваших показаний можно считать правдивым?
– Последнее. Мадемуазель де ла Сутьер во всем виновата, а я…
– Жандарм, – остановил ее председатель, – с текущей минуты эта девушка под твоим надзором. Впредь до нового приказания ты не должен выпускать ее из виду.
Заседание было прервано, дело усложнилось и принимало невыгодный для де ла Сутьера оборот. Показания Женни были самыми важными для следствия. И если бывшая горничная вздумает упорствовать, отрицая свои первые показания, весь план, как обвинения, так и защиты, должен был подвергнуться полному изменению.
В большом собрании никогда нельзя безнаказанно произносить слова «подкуп, пристрастие к богатым, злоупотребление властью». Многие из присутствующих принимали живое участие в хорошенькой простолюдинке в ущерб благородной девице, которая не явилась в зал суда. Твердость Женни, не испугавшейся угроз, ее слезы, ее миловидное личико повлияли на многих, а в процессе, где общественное мнение играло одну из самых важных ролей, необходимо было удостовериться, что показания главного свидетеля истинны и не подвержены чьему бы то ни было давлению.
Женни сидела напротив присяжных и нисколько не пыталась облегчить их тяжелую задачу. Ее временный арест еще более усилил ее упорство. Она сидела неподвижно, скрестив руки и с выражением вызова на лице. Несколько раз посреди всеобщего беспорядка Буришон, человек с сильным кашлем, порывался подойти к ней, но был отстранен или приставом, или жандармом, приставленным к молодой девушке. Положение казалось безвыходным и грозило продлиться на неопределенное время.
Вдруг один из служителей суда с трудом пробрался сквозь плотную толпу. Он передал председателю конверт, тот распечатал его, быстро пробежал содержимое глазами и тотчас переговорил с членами суда. Вслед за тем все вернулись на свои места, и заседание продолжилось.
Присутствующие поняли, что в деле произошел внезапный резкий поворот, и с нетерпением ожидали, что же произойдет. Даже Женни вышла из своего оцепенения и проявила некоторое беспокойство.
– Предупреждаю защитника обвиняемого, – сказал председатель, – что в силу данной мне власти я представляю на обсуждение два письменных документа, к чтению которых приступлю тотчас. Эти бумаги помогут господам присяжным определить, насколько правдивы показания Женни Мерье. Сперва, однако, следует ознакомиться с письмом, к которому они приложены и подписи под которым засвидетельствованы надлежащими властями. Письмо это написано сестрами Бьенасси и содержит следующее: