Притворись моей женой

Серж Олли

– Понятно. Теперь давайте про гиперактивность. Ставят почему?

– Так на месте не сидит. Уроки по четыре часа делаем.

– София, у меня есть волшебное зеркальце, - обращаюсь к девочке, - ты разрешишь мне посмотреть твоё горлышко?

Кивает и послушно, даже почти привычно открывает рот. Мне хочется тяжело вздохнуть. Потому что все понятно уже на берегу. Направляю свет. Аденоиды. Брошенные, перманентно не долеченные. Девочка от неприятных ощущений ерзает на кресле.

– Не вертись, - одергивает ее мать.
– Врачу мешаешь.

– Закрывай

ротик.
– Отпускаю ребёнка, проверяя лимфоузлы.
– На самом деле, у вас не все так плохо, как кажется, - говорю мягко.
– Я даже скажу вам больше. Скорее всего, никакой гиперактивности у вас нет. Все проблемы дают аденоиды и, как следствие, хронический недосып.

– Про аденоиды знаем, но нам их не удаляют!
– Обречённо всплескивает руками.

– Давайте я вам немного расскажу, что происходит с вашей девочкой каждый день, - я терпеливо понижаю голос, делая его вкрадчивым.
– Когда-то вы сильно переболели, сходили в садик, поймали на ослабленный иммунитет новый вирус и снова сели дома...

– Я всего три месяца после декрета отработала, - перебивая, подтверждает мою версию мать, - и на бесконечные больничные села. Хорошо, что муж зарабатывает достаточно...

– Наложившиеся простуды спровоцировали увеличение носоглоточной миндалины, - продолжаю я.
– Из-за это у ребёнка в лежачем состоянии может быть затруднено ночное дыхание, а в дневное время снижен слух. Как следствие плохого ночного дыхания у вас появился недосып. А с увеличившейся нагрузкой он перерос в усталость. Криком дети снимают напряжение. От крика воспаляются связки и теряется голос, который иногда восстанавливается за ночь, а иногда, как в вашем случае, пропадает на срок от четырёх до семи дней.

– Так и есть...
– восклицает женщина.
– Но это же какой-то замкнутый круг!

– Ну почему же, - подмигиваю поджавшей голову девчушке, беру бланк и, продолжая разговор, расписываю назначения.
– будем лечиться. Список сейчас напишу, а, как общие меры - постарайтесь временно исключить повышение голоса, прежде всего не кричите сами, и хоровое пение.

– А почему нельзя хоровое?

– Детям до девяти - десяти лет вообще не рекомендуется петь в коллективе более четырёх человек. Иначе - они начинают друг друга перекрикивать, чтобы быть услышанными. Этого же требует дирижёр. Но силы у детей разные. Кто-то приболел, кто-то переел, кто-то стоит неудобно, а сказать побоялся. Вариантов - миллион. В соло такой проблемы нет. А ещё есть самое страшное и любимое у школьных педагогов музыки, - с улыбкой подаю женщине назначения, - пение сидя.

– Господи! Так много всего.
– Забирает листок бумаги.
– Я поняла. Мы постараемся, - берет дочь за руку.

В дверь кабинета раздаётся стук, и в дверном проёме появляется голова Ксюши.

– Последний?
– Спрашивает одними губами, стреляя глазами в пациентов.

– Да, - киваю, - а что?

– Зайди ко мне потом!
– Хитро подмигивает и закрывает дверь.

– Ну пока, София, - прощаюсь с девочкой.
– Обещаешь не кричать и хорошо лечиться?

Ты же хочешь стать певицей?

– Да...
– отвечает сипло и, стесняясь, прячется за спину матери.

– До свидания... Спасибо.
– женщина подхватывает сумку, и они выходят в коридор.

Бросаю взгляд на часы. Семь вечера. Фух. Насыщенный первый рабочий день выдался. Даже прогуляться по клинике и осмотреться сегодня не вышло. Ксюша говорила, что открылись они всего пол года назад, и первыми собрали такой большой штат врачей на одной территории. До этого в городе были только государственные поликлиники и частные кабинеты. Снимаю халат, закрываю двери и поднимаюсь на второй этаж.

«Брягина Ксения Михайловна. Заведующая отделением.» - читаю табличку.

Ксюша всегда была пробивная, но после окончания ординатуры ей пришлось уехать из Москвы. Заболел отец.

Жму ручку двери.

– Ты одна?

– Заходи!
– Машет мне.
– Садись давай.

Подхватывается с места, достаёт из холодильника большой торт и тарелку с нарезанными фруктами.
– Сейчас я тебя пытать буду.

– О!
– Смеясь, падаю на стул.
– Вот только иголки в меня втыкать не надо. Я помню про твои увлечения.

– Зря смеёшься, между прочим, - заговорщицки понижает голос, закидывает в кружки пакетики с чаем и заливает их кипятком.
– Бегемот просто в восторге от моих рук и игл. Работа у него нервная и возраст...

– А сколько ему?
– Беру кусочек яблока и кладу в рот, вспоминая, что сегодня ещё не ужинала. Да и не обедала.

– Сорок пять!
– подруга плюхает на стол чашки и выдаёт мне чайную ложку, - ну давай за его здоровье. Благодаря Бегемоту здесь с тобой сидим.

– Вот оно как...
– снимаю пластиковую крышку с торта.
– А тарелки будут?

– А зачем они нам!
– Весело смеётся Ксюша и всовывает ложку в сливочную шапку.
– Мы с тобой сегодня уже целовались. Обмен микробами произведён. Ешь с удовольствием.

– Артистка!
– улыбаясь, повторяя действие подруги, отправляю ложку в рот.
– Мммм...
– прикрываю от удовольствия глаза.
– Я такого вкусного торта давно не ела.

– Это у меня пациентка одна есть, - отпивает чай из кружки.
– Хобби у неё. Ну расскажи мне. Как тебя твой «кот кастрированный» отпустил? Два года! Мама дорогая!
– подкатывает глаза.
– Я тебе тогда сразу говорила, чтобы мимо шла.

– Говорила, - грустно вздыхаю, - ну что теперь то об этом.

– Ты же квартиру у него забрала, надеюсь?
– строго сверлит глазами.

А я опускаю свои в чашку.

– Неет?
– от переизбытка чувств подруга вдыхает в себя воздух и начинает кашлять.
– Ну дура, Господи, прости. Кхе-кхе.
– делает несколько глотков чая.
– Это значит, - грозно сдвигает брови, - ты шикарную квартиру бабушки продала, купила эту убогую, зато двушку и бывшему ее оставила?

– Ну двушка в браке уже куплена.
– Вяло оправдываюсь.
– Идёт, как совместно нажитое. А зачем мне ее половина?