Притворись моим другом
Шрифт:
Глава 32
Евангелина
Руслан вот уже минут десять сидит рядом на качеле и смотрит на небо, не произнося и слова. Я тоже молчу, будто горло перетянули веревкой. Мне до жути неловко за то, что я сорвалась и написала ему о своем побеге из дома, но понимаю я это слишком поздно, когда назад дороги уже нет. К слову, на вызовы тёть Оли я так и не ответила. Не то состояние. К тому же я не знаю, что говорить. И стоит ли?
— Все так плохо? — Власов продолжает изучать
Пожимаю плечами и отвожу взгляд в сторону, когда Руслан обращает на меня внимание. Стягиваю рукава ветровки и прячу туда свои пальцы. Мне не холодно. Просто дурацкая привычка.
— Я удивлен, — продолжает разговор с присущим ему равнодушным выражением лица, — тому, что ты не убежала после слов Макса, — поясняет под мой немой вопрос в глазах.
— Я ему не верю, — прислоняюсь головой к холодной балке и смотрю на Власова, стараясь не стушеваться под его изучающим темным взором.
— Зря, — выдыхает, — от части он прав.
— Расскажешь? — спрашиваю больше для поддержания разговора, ведь по виду парня могу понять, что посвящать меня в эту историю он не хочет.
— Нет.
— Ясно.
Замолкаем. Скрип несмазанных механизмов разрушает тишину вечера, но мне снова не по себе. И да, очень интересно узнать, что же произошло в жизни Власова. Из-за чего вдруг Резников имеет наглость назвать друга убийцей. Я тяжело вздыхаю. Телефон в кармане оживает, но я не предпринимаю попыток его достать.
— Не ответишь?
— Нет, — хмурюсь, пока Руслан внимательно на меня смотрит, — не сейчас.
— Ясно.
Власов тоже вздыхает и с задумчивым видом складывает руки на груди. Общение между нами напряженное. Не удается поймать нужную волну. Кажется, что ему все равно, но, тогда зачем он приехал? Скольжу взглядом в сторону его мотоцикла и кусаю губы. Внутренняя агония не прошла, наоборот, разрастается и постепенно сжигает меня.
— Я не знаю, что у тебя произошло, — начинаю, прищуриваясь и глядя на мотоцикл, — и в интернет не полезу смотреть.
— Почему?
— Хочу, чтобы ты сам рассказал.
— Не могу.
— Почему? Все же об этом знают.
— Я. Не хочу. Об этом. Говорить.
Чеканит каждое слово с нажимом, а я смахиваю слезу, которая назойливо скатывается по щеке. Сегодня точно не мой день. Дыхание учащается вместе с пульсом. Во мне столько обиды скопилось, что я уже попросту не выдерживаю.
— А знаешь, о чем я не могу говорить? — резко поворачиваюсь к нему и натыкаюсь на холодный взгляд.
— О чем?
— О дне, когда мама умерла.
— Почему? — сводит брови вместе, сжимая после вопроса челюсти.
— Потому что я виновата в том, что произошло. Из-за меня все! — выпаливаю и отворачиваюсь, чтобы скрыть слезы, но Власов ведь упертый.
Он соскакивает с качели и садится на корточки, всматриваясь в мое лицо.
— Говори, — произносит эмоционально, будто ему нужно, чтобы я высказалась.
Верчу головой. Он не хочет, тогда почему я должна?!
— Ева, —
— Представляешь, мам, — я верчу сумку по кругу, пока мы идём к дому, — Ленка на уроке Самвела поцеловала.
— Серьезно? — её улыбка придает солнечному дню красок, и я киваю в ответ с особым усердием.
— На спор, — усмехаюсь проделкам одноклов, но не сочувствую Лене, которая мастер ставить других в глупое положение, в том числе, и меня.
— Вытворяете вы, ребята. Надеюсь, меня не вызовут на ковер к директору? — в глазах плещутся смешинки, и я отрицательно качаю головой.
Я же примерная дочь. Ни прогулов. Ни плохих оценок. Обычная хорошистка. Таких пруд пруди.
— Что-то не так? — хмурюсь, открывая перед мамой дверь в подъезд, и смотрю, как она потирает живот рукой.
— Все хорошо. Артёмка наш пинается что-то, пройдет, — отмахивается от меня рукой и проходит вперед.
Я некоторое время смотрю за тем, как она идет, но всё же успокаиваюсь и следую за ней. Лифта в нашей пятиэтажке нет, поэтому топаем на последний этаж и по традиции, которая у нас появилась еще в то время, когда родители отводили меня в сад, я начинаю прыгать по ступенькам. Мама смеется, а я улыбаюсь тому, что смогла поднять ей настроение. Она ведёт счёт вместе со мной, и вот, когда заветная последняя ступенька сверху перед нами, моя нога соскальзывает…
Всё, как в замедленной съёмке. Я кидаю сумку и пакет с продуктами, пытаясь схватить маму за руку, но провожу лишь подушечками пальцев по ногтям. Она не успевает. Большой живот. Слишком узкие ступеньки. Моё сердце падает вместе с ней.
— Мам! — кричу во все лёгкие. — Ма-а-ам!
Кажется, этот крик навсегда застрял в моём горле. Я до сих пор вижу её глаза и лужу крови. Мама держалась до последнего. Единственное, о чем она попросила, чтобы спасли Артёмку, словно знала, что не выживет.
— Это случайность, Ева, — Власов смотрит мне в глаза, а я вот с трудом различаю черты его лица, потому что реву, не стесняясь, — уже ничего не сделаешь.
— От этого… Не… Не легче… — задыхаюсь от боли, а Руслан берёт мою руку и крепко сжимает её.
— Мне жаль, — пара слов, а меня опять размазывает, словно картофельное пюре по тарелке.
Власов поднимается и вдруг тянет меня к себе. Я, словно кукла на веревочках, попадаю к нему в руки. Обнимает, а я плачу, вспоминая злополучную воду, на которой поскользнулась и толкнула маму ногой. Если это случайность, то глупая! Почему со мной?! Почему я?! Я же её убила…