Притворщица Вдова
Шрифт:
Граф слегка наклонился вперед, всем своим видом подбадривая леди Генри и дальше развивать столь увлекательную историю.
Но на этой сцене их прервали. Потому что пришла миссис Смоллидж, одна беспардонная мамаша вместе со своим антиподом – скромницей дочкой на выданьи.
Графу помогла в данном случае выработанная годами сноровка избегать женских ловушек. Тиндейл успешно выпутался и из этой ситуации. Он откланялся по возможности быстро, насколько позволяла вежливость.
Он и глазом не моргнул в ответ на насмешливый взгляд леди Генри, когда целовал ей руку на прощанье.
Выражение
Размышляя так и эдак над недавней беседой с Присциллой Элиот, граф понимал, что фактически ничего не узнал о Чарити Робардс.
Удивительно было то, что сама леди Генри, похоже, тоже ничего толком не знает о жизни своей подруги в течение тех семи лет, когда связь между ними приостановилась. Если только она не напускает тумана по какой-то не вполне понятной причине, что она и миссис Робардс не утруждали себя длинными беседами, модными среди представительниц прекрасного пола, как считал он.
По необходимости, как полагал Тиндейл, он действовал очень деликатно, ибо не хотел чересчур выказывать свой интерес к загадочной миссис Робардс и ее прекрасной сестре.
Он не пытался исследовать пока слишком глубоко. Где, как когда? – он не задавал впрямую эти вопросы. Присцилла Элиот, эта болтушка, даст ему все ответы, со временем, если будет просто молоть языком. Но во время этой беседы он не заметил ничего такого, за что можно было бы уцепиться, поймать и проверить. По крайней мере – пока ничего.
По дороге к Сант-Джеймс, в свой клуб, лорд Тиндейл сделал вывод, что его мизерные успехи распадаются на две категории.
Одна из них негативная – если только Присцилла Элиот не скрывает специально известную ей информацию. Вероятно, что никто не сообщит ему биографические данные сестер. В этом месте граф приостановил свое скачущее воображение. Он решил, что сомнению следует подвергать лишь те годы миссис Робардс, которые она провела уже после школы.
Несколько лет она и леди Генри учились вместе в дорогой частной школе. Там же учились и дочери других аристократов. Ребенок вряд ли будет что-то фальсифицировать. Хотя ее опекуны могли это сделать – если она незаконнорожденная, например. Но в таком случае они не стали бы давать ей имя настоящего живого баронета. Тот факт, что Горация не знала о существовании сестры у Роберта Уиксфорда, мог ничего не значить – кроме того, что сестра никогда не была в Лондоне до своей свадьбы, или была настолько старше ее брата, что Горация о ней и не слышала. Горации нет еще и сорока, а сестра Уиксфорда лет на пять или шесть старше, если ее дочери уже двадцать пять. То, что подозрение Горации возникло у нее лишь как следствие ее злобы – из-за угрозы матримониальным планам – в этом нет даже никаких вопросов, и он просто выбросил бы все это из головы… Но был еще один существенный пункт: упрямое сопротивление самих сестер.
Инстинкт подсказывал ему: они что-то скрывают. Было только непонятно что.
Нечто дискредитирующее их или нет?
Граф взвесил слово «дискредитирующее». И спокойно проанализировал
Слово это не подходило к образу сестер. Все в их манерах говорило о том, что они настоящие леди.
Но ведь и девушки с такими ангельскими личиками тоже иногда поступают не по-ангельски. Многие молодые женщины, жгучие и любвеобильные, оказываются вдруг отпетыми авантюристками.
Игра с мужчинами интересна им сама по себе. В какой-то степени это можно отнести и к любой уважаемой женщине, ищущей себе мужа. Это заключено в ее природе.
Иногда кажется бессмысленным возлагать на женщин ответственность за их проделки, именно из-за той таинственной силы, которой они обладают. Миссис Робардс в их числе, как бы она не контролировала выражение своего лица и свои легкие улыбки.
Она забыла контролировать еще и свою походку, которая выдает ее, несмотря на ее подчеркнутую корректность и холодность речи.
Он вспомнил, как леди Генри сожалела о былой жизнерадостности своей подруги. Это еще более выкристаллизовало его инстинктивное недоверие к образу, который придумала для себя миссис Робардс.
Своими простыми объяснениями он хотел лишь успокоить леди Генри, но сам в них нисколько не верил. Он мог поклясться, что тихое, незаметное поведение миссис Робардс не является естественной чертой ее характера, а тщательно ею просчитано. И поэтому ему казалось совершенно необходимым раскрыть ее тайну.
Несколько дней спустя лорд Тиндейл получил неожиданную возможность узнать поближе рыжеволосую миссис Робардс.
Он возвращался из Блумсберри со своим кузеном Филиппом. Они ехали по узким улочкам Сохо к его портному. Кузен был хорошим компаньоном, как всегда, и они с удовольствием пообедали в симпатичной веселой таверне.
Филипп не был ни рассеян, ни печален – короче, не выказывал классических признаков влюбленности. Его опекун ждал терпеливо, когда он упомянет наконец в разговоре хоть что-нибудь о красавице Пруденс. Но парень с удовольствием болтал о чем угодно, только не о любовных делах.
Тиндейл уже подумывал, не ввернуть ли ему самому ее имя как бы ненароком в беседе. И в это время он заметил двух женщин, спокойно прогуливающихся впереди них. На секунду ему даже показалось, что ему померещилось.
– Не может быть! – воскликнул Тиндейл. – Что они здесь делают?!
– Кто? – повернулся к нему Филипп.
Тиндейл резко натянул поводья и передал их молодому человеку.
– Попридержи коней! – крикнул он и спрыгнул на землю, держа кнут в руке.
Однако сразу же он увидел, что его вмешательство больше не требуется.
Верткий мальчуган, который пытался схватить ридикюль миссис Робардс, не выдержал борьбы с решительно настроенной жертвой и шмыгнул в узкую грязную улочку, откуда он и выскочил неожиданно за минуту до этого.
Тиндейл поспешил навстречу дамам.
– Вы в порядке? – спросил он, подходя к сестрам. Чарити обняла свою сестру и прижала ее крепко к себе, глядя, как убегает мальчишка. Теперь она повернулась и посмотрела на Тиндейла.
Она сразу успокоилась, убрала руку и отпустила девушку.