Притяжение
Шрифт:
— Я могу, — упрямо пячу подбородок.
— Не можешь, — также, не отступая, крутит он головой.
— И ты решил, что без тебя мне будет лучше? — я отталкиваю его от себя, и он послушно отступает. Как-то весь сникает. Широкие плечи опускаются. Он протягивает руку и перекрывает воду.
Становиться оглушительно тихо, только непослушные капли гулко бьются о кафель.
Боль из груди нарастает, я пытаюсь её прогнать, растираю ладонью солнечное сплетение, и она словно слушается, сползает ниже, ниже. Потом у меня резко прихватывает живот. Короткая вспышка боли. Я вскрикиваю
Руслан моментально оказывается рядом.
— Что случилось? — спрашивает он, и каким-то совершено диким взглядом смотрит на мои бёдра. Я встревоженная его реакцией прослеживаю его взгляд, и охаю от новой вспышки. Мои бёдра все залиты кровавыми потёками, и по ногам продолжает бежать вода.
— Я что, рожаю? — спрашиваю я в изумлении, и снова сгибаюсь от боли.
— Так спокойно, — говорит Руслан, совсем неспокойным голосом. — Нам нужно в больницу, царица.
— Руслан, я боюсь! — вдруг всхлипываю я, потому что рано мне ещё рожать.
— Тихо, тихо, давай обопрись об меня, — Руслан поднимает меня, и ведёт в комнату, и там укладывает на кровать.
Снова схватывает живот, и это тоже меня пугает, потому что боль приходит часто, и это схватки, которые слишком короткие, и это может означать, что роды могут быть скоротечные.
Руслан быстро одевается, и при этом, поставив телефон на громкую, дозванивается до перинатального центра, где я наблюдаюсь, и обрисовывает ситуацию. Отказывается от скорой, потому что времени нет. Ему обещают приготовить всё к нашему приезду, и быть на связи.
Потом он одевает меня, и, схватив документы, помогает спуститься вниз. Там подхватывает меня на руки и осторожно кладёт на заднее сидение автомобиля. Перебрасывается парой слов с охраной, и вот мы уже летим на бешеной скорости в больницу.
— Дорога пустая, — говорит толи мне, толи себе, — доедем быстро.
Меня не отпускает сковывающая боль, и новая схватка, вырывает вопль из моего горла. Сознание мутится. Я сцепляю пальцы на обивке сидения, и стону. Перед помутневшим взглядом мелькает, голубое небо в окнах. Я пытаюсь найти удобное положение тела, и не слететь с сидения, но всё тщетно, боль разъедает меня изнутри, а очередная схватка, высасывает все силы.
По лицу струятся слёзы и пот, и я, не стесняясь, плачу в голос.
— Потерпи, царица, потерпи, — повторяет Руслан, и его голос, низкий и хриплый, словно помогает мне держаться на плаву, не опускаться на глубину, где только боль и темнота.
Машина резко заворачивает и тормозит. Я почти без сознания, поэтому пропускаю момент соей транспортировки, и прихожу в себя, только тогда когда меня везут на каталке.
— Руслан! Руслан! — вклинивается мой лихорадочный крик, в спокойные голоса врачей, что везут меня по длинному коридору.
— Я здесь, Вика! — он появляется в поле моего зрения. Лицо бледное, только тёмные глаза блестят беспокойством.
— Не уходи. Не уходи, — повторяю я, вцепившись в его руку.
Мне что-то говорят врачи, но я не слышу их, смотрю только в его глаза, с искрами боли.
— Обещай что останешься, не уйдёшь, — последнее что получается ему сказать, и не получить ответа, а только смотреть на его
3 часть. Семья
1
Тимур.
Руслан смотрел на маленького человека, в пластиковой кювете, за прозрачной перегородкой детского отделения патологии, и, наверное, в сотый, да что там, в тысячный раз, удивлялся, какой властью обладает это маленькое существо.
Сын.
Его сын.
Настороженные чёрные глазки, казалось бесцельно смотрящие вперёд, нос пуговка, маленький рот, с постоянно шлёпающими пышными губёшками. Из под голубого чепца, виднелись тоненькие темные волосы, и даже краешек розового ушка. Вся кожа ещё красная, и не хрена не нежно-розовая, как показывают в фильмах. Он порой дёргал, не стянутыми пелёнкой, ручками и ножками, а порой заходился громким плачем, и тогда к нему спешила дежурившая медсестра, и если не получалось его успокоить, Тимур прямиком отправлялся в палату к матери.
Он оставался ещё таким маленьким, несмотря на то, что почти месяц его выхаживали в инкубаторе, и прогнозировали различные патологии. Но всё обошлось.
Конечно, Тимур долго восстанавливался, долго набирал вес, но когда Руслан впервые взял его на руки, он вдруг понял, что его сын справиться. Справиться со всем, потому что, это его сын. И пусть он ещё очень маленький, такой, что легко может весь уместиться на кисте Руслана, но воля в этом хрупком, махоньком теле большая.
Сентиментальность, это последнее чем страдал Руслан, но глядя на сына, он ощущал такие не свойственные ему нежность и трепет. Какое-то щекотное дрожание в районе сердца, от понимания насколько хрупкое существо в его руках. И теперь он такой большой и сильный в ответе за него. Он защитит его от всех невзгод. Научит всему, что знает. И конечно его сын станет лучшей версией его самого.
Он удивительно был похож на Руслана. Удивительно, потому что, в любом другом младенце, он при желании не смог разглядеть сходство с его родителями. А в Тимуре видел. Видел свои глаза, и прямой нос, и высокий лоб. Только губы достались от матери. Он видел даже не себя, он видел в Тимуре, и своего деда, коренного абхазца, и своего отца, у которого кровь уже была разбавлен русской, материнской. И бесконечно, до мельчайших подробностей видел себя.
Этот поток эмоций не утихал, и не ослабевал. Он только нарастал, не давал покоя, когда Руслану приходилось уезжать, оставлять их в больнице. Он постоянно чувствовал, что с ним произошло какое-то чудо, которое наполняет его жизнь смыслом, пониманием того, для чего всё это.
Его переполняли эмоции, желания, мысли, невысказанные слова. Он не умел сублимировать всё это, выплёскивать, делиться. Для него более понятны более приземлённые эмоции. С ними он умел справляться, умел транслировать.
А это?
Как передать, что тебя переполняет счастье, радость, желание жить?
Его сбивало с толку, то, что сейчас, он смотрел на все прежние проблемы сквозь пальцы.
На падение показателей отдела продаж.
На то что, сроки застройки смещаются.
На откровенно пренебрежительное отношение к нему родителей Вики, и нелюбовь её дочери.