Привет из прошлого
Шрифт:
Кто ещё бардак на самом деле развёл – большой вопрос, ведь до появления милой парочки из наставника и ученичка в моём подполе царил едва ли не идеальный порядок. Но переругиваться не хотелось, потому я спокойно всучила мужчине тяжёлые сумки, а сама подхватила посох:
– Я забираю это и это. Кстати, там ещё руки были. Ты их не прикончил?
– Мерзкая вещь, – демонстративно скривился Арвин. – Конечно, эта пакость разрушена. Чьи руки-то хоть были?
– Тебе дело? – огрызнулась я. Признаваться паладину, что я разворошила могилу его собрата по ремеслу, пусть и давным-давно почившего, мне не хотелось. А вот рук было действительно жаль. Как ни крути,
– Да нет. Просто хороший воин был, – Арвин, поморщившись, дотронулся до своего раненного бока и перетёр на пальцах кровь. – Жалко, что его тело не знает после смерти покоя.
– Его душа в объятиях Прекраснейшей, – жёстко отозвалась я. – А что с руками в нашем грешном мире творится – до того ему дела уже много лет как нету. Ну, что встал? Мы вылезаем, или ты в этом подвале зазимовать решил?
– После тебя. – Паладин кивнул в сторону лестницы. Галантности в этом не было ни на танаанку, он просто не хотел оставлять меня за своей спиной. – Вэл, прими её.
Я вздохнула и, прижав к себе посох, полезла навстречу протянутым рукам мальчишки.
До Клёнушек мы дошли пешком. Паладины и сами верхом не садились, и мне не предложили. Спасибо хоть, что сумки навьючили на лошадей, не заставили в руках тащить.
Вообще, мои похитители вели себя на редкость благожелательно и мирно. Позволили переодеться (наконец-то!) из ночной рубахи в то, что удалось разыскать на развалинах. Уцелело, кстати, не так уж мало вещей. Поэтому я не только натянула на себя привычные штаны со свободной блузой, но и запаковала с собой в дорогу два одеяла, сменное белье, ещё пару рубашек да куртку со свитером на случай плохой погоды. А вот двух одинаковых сапог мы так и не нашли, и это было весьма печально, ибо обувь я всегда шила на заказ, точно по ноге и обязательно с каблуками разной высоты, чтобы хоть немного сгладить свою хромоту. Пришлось остаться в вэловых сапогах. Мальчишка болезненно поморщился (его икание постепенно сошло на нет), но промолчал. Кажется, с обувкой своей он мысленно распрощался ещё тогда, когда вручил её мне.
Руки вот, правда, мне связали. «На всякий случай. Во избежание», – многозначительно пояснил Арвин, проверяя узлы. Надо отдать ему должное – верёвка не давила и не мешала току крови. Вот только идти, как скотина на привязи (Арвин цепко держался за противоположный конец, всем своим видом демонстрируя, что у него не забалуешь), было невесело. Зато ноги не додумались связать, как в прошлый раз. Уже хорошо.
К сожалению, благодушное настроение, в котором пребывал воин света, на моих кур не распространилось: мужчина наотрез отказался везти их в деревню, дабы передать в дар какой-нибудь бедной семье. Это навело меня на определённые мысли: ну разве настоящий паладин откажется сотворить доброе дело, особенно если лично ему оно не будет стоить ни танаанки? Нет, странный он какой-то всё-таки…
А вот в Клёнушках вышло нехорошо. Впрочем, ничего удивительного. Со вчерашнего дня вся моя жизнь превратилась в сплошную череду нехороших ситуаций.
В деревеньку мы вошли в первых сумерках. Какая незадача, однако же: кажется, только-только я подхватилась, будучи спелёнутой бессовестными паладинами собственным одеялом, ан уже и день почти прошёл. Самое печальное, что со вчерашнего вечера у меня и маковой росинки во рту не было. А это плохо – желудок у меня с характером,
Первой, на въезде в деревню, стояла добротная хата старосты. Одна из его замужних дочерей развешивала во дворе свежепостиранное белье. Узрев нашу оригинальную процессию (впереди – донельзя довольный собой охотник на чернокнижниц в дырявой окровавленной рубахе, следом я со связанными впереди руками, потом растрёпанный, недовольный всем миром Вэл и последними меланхоличные лошади моих похитителей), баба разохалась, бросила корыто и с поразительной для её корпуленции прытью метнулась в дом. Почти тотчас же хлопнула задняя дверь. Торопливые детские шаги прошуршали по крыльцу соседней хаты. Заскрипели ставни. Стукнула калитка. Затопали ещё ноги. Дёрнулись занавески сразу на нескольких окнах. По деревне понёсся торопливый шепоток. Где-то надрывно залаяла, а потом и вовсе зашлась в истерическом пронзительном вое собака.
– Странно, – задумчиво сообщил Арвин. Я мысленно согласилась с ним. Во мгновение ока главная (она же единственная) деревенская улица словно вымерла. Матери похватали играющих в пыли детей и растащили их по домам. Бабок, грызущих на лавках у ворот семечки, как ветром сдуло. Куры, явно почуявшие общее настроение, разбежались кто куда, и теперь посреди дороги с недоумённый бульканьем крутился только здоровенный пёстрый индюк. Впрочем, и он решил надолго не задерживаться: словно приняв какое-то решение, огромная птица развернула крылья и с явной натугой взлетела на самый низенький в поле её зрения заборчик. Судя по шуму и грохоту, с другой его стороны индюк уже не спланировал, а свалился.
Собака, по-прежнему дерущая глотку, внезапно замолчала, будто пасть ей заткнули кляпом. Точно в компенсацию, где-то впереди гулко и зло зарокотал набат.
– А вот это нехорошо, – от души поделилась своими наблюдениями я. – Совсем нехорошо.
– А то я не знаю, – оборвал меня Арвин. – Поспешай давай. Кто разберёт, что у них тут творится…
Вэл ткнул меня пальцем в спину, и я послушно «поспешала», не переставая удивляться про себя. Клёнушки – место на редкость сонное и спокойное. Свадьбу с мордобоем сельчане годами вспоминают, а уж хорёк, забравшийся в сарай и передушивший с пяток несушек, – тут и вовсе событие эпохального масштаба, о котором и внуки, и правнуки хозяев невинно убиенных кур помнить будут. Что же тут могло произойти, что аж в набат пришлось бить? Пожар? Наводнение? Нашествие волков?
Нашествие паладинов, как выяснилось. У колодца – центра местной общественной жизни – нас встретила настоящая делегация из всего более-менее боеспособного населения. Мужики сжимали в руках вилы, топоры да рогатины, с какими на медведей по зиме ходят. Самые крепкие и бойкие женщины держали ухваты, у некоторых за пояс передника были заткнуты тяжёлые деревянные валики для выбивания белья. В окнах соседних хат дрожали и дёргались занавески – там попрятались все остальные, кому не хватило «вооружения» или духу примкнуть к околоколодезному «ополчению».
Тут же стояла и грубо сработанная деревянная арка, под которой висел по-прежнему гудящий набат. На верёвке, привязанной к его языку, с улыбкой до ушей раскачивался внук старосты, шестилетний конопатый шкодник, похоже, считающий это ответственное поручение настоящим даром богини.
Я оторопело переглянулась с паладином. Толпа явно собралась здесь по наши души. И пропускать, кажется, не собиралась.
– Чего приключилось, люди добрые? – с трудом перекрикивая бой набата, поинтересовался паладин. – Беда у вас какая, или обида?