Привет из прошлого
Шрифт:
Таркин Третий взошёл на престол четырнадцатилетним подростком – его родители возвращались морем со свадьбы дальнего родственника и по совместительству правителя соседней Кальдоны и утонули в сильнейший шторм вместе с королевским парусником и двумястами пятьюдесятью душами команды, слуг и сопровождающих. Тот же шторм изрядно проредил ряды осигорской аристократии – вместе с первыми лицами государства ко дну пошли три министра, два графа, пять герцогов с супругами, придворный врач, родная сестра королевы с мужем и тремя детьми, с десяток дочерей благородных семейств – фрейлин её величества и без счёта слуг и горничных. И Таркину бы сгинуть в морской пучине (он был тоже приглашён и очень хотел поехать), если б не свалила его за пару дней до отплытия ветряная оспа – болезнь, конечно, не смертельно опасная, но очень неприятная и заразная. Поэтому наследный принц остался дома под опекой мигом слетевшихся ко двору медиков
Оборотистые министры (те, что остались в живых) мигом женили его на родной сестре короля Кальдоны, того самого, на чьей свадьбе имели несчастье погулять родители Таркина. Когда невеста прибыла ко двору, бедный юный король опешил. Лет новобрачной было уже под шестой десяток, да и особой красотой она не отличалась даже в молодости, а уж на склоне лет, да ещё на фоне своего жениха смотрелась и вовсе хуже поднятого неумелым чернокнижником трупа. Её венценосный братик, небось, с десяток огромных корзин с дорогими заморскими цветами и фруктами сжёг в качестве благодарственной жертвы для Луноликой, приведшей к его порогу молодого дурня, которому удалось сбагрить сестрицу. Оная, к слову, на весь континент слыла до того вздорной и склочной особой, что даже голубая кровь и наличие братца-короля не добавляли ей привлекательности в глазах потенциальных женихов.
Политические мотивы, государственная необходимость, налаживание тесных связей с соседними державами… От всего этого так просто не отмахнуться. Свадьбу сыграли. От свежеиспечённой королевы, в её-то возрасте, наследника никто и не ждал. Ну, она и не оплошала – никого, конечно, не родила и отошла в объятия Прекраснейшей через пятнадцать лет после воцарения на осигорском престоле, ничем особым народу не запомнившись и ничего значительного для страны не сделав.
Погоревав с годик для приличия, Таркин озаботился новой женитьбой. Вопрос престолонаследия к тому времени стоял уже достаточно остро: ни одна из придворных дам, осчастливленных вниманием монарха, не понесла бастарда, хотя мечтали об этом, конечно же, все, начиная от замужних аристократок и заканчивая юной помощницей судомойки. То ли проклятье какое лежало на королевской семье, то ли болезнь точила венценосные тела, но проблема с детьми, как законными, так уж хоть бы и внебрачными, встала во весь рост.
Таркин подошёл к делу серьёзно. Для начала он наотрез отверг все портретики возможных претенденток на руку, сердце и корону, которыми его буквально завалили послы и придворные. Потом начал наводить справки и, в конце концов, сделал свой выбор.
Ирла, родом с Неварского архипелага, почти не имела шансов выйти замуж за соотечественника. На островах ценились совсем иные женщины – высокие, сильные, статные, полногрудые и крутобёдрые, с мускулистыми руками, способными и вёслами грести, и полные рыбы сети тянуть, и при необходимости за рукоять боевого топора взяться. Даже девушки из правящей княжеской семьи не чурались тренировок с оружием и земледелия, а уж гребля и вовсе почиталась таким же обязательным занятием для островных аристократок, как рукоделие или врачевание. Ирла же была нежным цветком – тоненькая, хрупкая, невысокая, с маленькими ручками и стройными ножками, широко распахнутыми наивными глазами и пухлыми губками. С большинством островитян её роднил лишь цвет волос – удивительно светлый, почти белый. Как этакое чудо появилось на свет в Неварской княжеской семье – загадка. Или, скорее, неудачная шутка Луноликой. И родители её, и братья с сёстрами были типичными уроженцами архипелага – все как на подбор смуглые, высокие, крепкие, с узкими от постоянного прищуривания глазами и волосами, пропитанными солью.
– В семье не без урода. И в кого только такая уродилась? – вздыхала княгиня Неварская, пристально разглядывая неудавшуюся дочь. Жалости никакой к собственному чаду эта жёсткая женщина не испытывала: нежизнеспособных телят и поросят всегда без лишних сантиментов умерщвляли, дабы не тратить на них ресурсы, которые пригодятся здоровым животным. А слабых и хилых младенцев ещё сто лет назад спокойно приносили в жертву морю, прося у него полных рыбы сетей, хорошей погоды и многочисленный приплод. А ныне, вишь ты, цивилизованный век на дворе! И изволь теперь растить дочь, такую тщедушную, болезненную, страшненькую, и ломать голову – куда девать её по достижении брачного возраста. Засидеться в девках – великий позор и для островитянки, и для её семьи; найти же желающего на такой завалященький товарец, как хилая Ирла, – так это, наверное, на край света ехать надобно, да ещё и приплатить побольше, чтоб женишок, разглядев, какое сомнительное сокровище ему подсунули, не попытался вернуть княжну под отчий кров.
Но, видимо, судьба была у Таркина подбирать негодящих невест. Нет, свой резон, конечно, был в обоих случаях –
Итак, семнадцатилетняя княжна Неварская стала королевой Осигорской. К обычаям своего нового дома ей пришлось привыкать очень долго. Аристократки в Осигоре были изнеженными, слабыми, весьма манерными и чопорными. Рядились они в сложные и неудобные платья, с помощью куафёров сооружали на головах невообразимые причёски и сверх всякой меры увешивались драгоценностями. В таком изысканном окружении бедная Ирла чувствовала себя дикаркой, вылезшей из родной пещеры в чём мать родила и внезапно попавшей на великосветский приём. Нет, ей, конечно, выделили фрейлин, которым предстояло стать королевскими подружками, и служанок. Но традиции, обычаи, сам уклад жизни… Как же это всё отличалось от выдубленного ветрами, просоленного морем и обожжённого солнцем архипелага! Княгиня Неварская, матушка Ирлы, сама шила одежду себе, мужу и детям, увлекалась выращиванием сортовых тыкв, небрежным тычком могучей руки могла свалить с ног годовалого бычка и порой орала так, что чайки падали с небес. А во дворце Арнехельма женщины брались за иглу только ради изящного декоративного вышивания, искренне считали, что те тыквы растут на деревьях, говорили манерным шепотком нараспев, закатывали глаза, томно хлопали подведёнными ресничками и, чуть что, норовили уйти в глубокий обморок. Всё это было странно и непривычно, и, хотя Ирла изо всех сил старалась не казаться медведем, ни с того ни с сего ввалившимся на свадьбу аристократа, местная знать как сочла с первого дня её неотёсанной мужланкой, так и не оставила своего мнения с течением времени.
К стыду своему, это презрительно-снисходительное отношение дворян к моей матери долгое время разделяла и я. Отец… Он был король! Настоящий, какого описывают в приключенческих романах, сказках и легендах. Справедливый, мужественный, мудрый. Властный и решительный, готовый на всё ради блага государства. Порой жёсткий, порой милосердный. Умный и рассудительный. Мать же моя на его фоне казалась ещё более беспомощной, неуверенной в себе и робкой. Ну и относились к ней соответственно. В королеве придворные видели этакую статуэтку красивенькую – стоит себе в углу, глаз ублажает, а большего с неё и не спросишь. Ну и голос подаёт изредка, только вот прислушиваться к нему совсем не обязательно.
Уже много позже – годы и годы минули со дня её смерти – я с удивлением узнала, что королеву Ирлу очень любили в народе. Не просто любили – уважали и едва ли не боготворили. Деньги, выделяемые ей на личные расходы из государственной казны, она тратила не только на себя, свои наряды и украшения. Именно благодаря её хлопотам сначала в крупных, а потом и в небольших городах стали открываться лечебницы для малоимущих граждан, училища и пансионы для детей ремесленников и крестьян. Она не раз произносила перед советом министров пламенные речи о пользе всеобщего образования, стремясь выбить из прижимистых государственных мужей средства на строительство очередной школы. Придворные дамы втихую (а часто и во весь голос) посмеивались над этой странной придурью малахольной островитянки, а мать, не слушая их, с корзиной остатков с королевского стола посещала приюты для вдов и сирот и больницы в самых бедных кварталах столицы, а иногда и соседних городов. Тем самым она доставляла немало хлопот гвардии – ведь охрана Её Величества в этих поездках была делом непростым – что, конечно, также не способствовало любви к королеве при дворе.
Я, надо признать, тоже считала все эти метания по школам да больницам дурной блажью мающейся бездельем женщины. С самого детства, сколько себя помню, у меня было другое увлечение. Книги! Читать принцев и принцесс в те времена было принято учить рано, и уже в шесть лет я поняла, сколько бесценных сокровищ содержит Большая королевская библиотека. А ведь была ещё Малая, в которую учёные мужи, друиды и паладины получали доступ лишь по личному разрешению отца. Что за чудесные книги там хранились, сколько бесценных знаний они содержали! Раз попав в библиотеку, я безо всякой магии оказалась очарована и безнадёжно влюблена до конца моих дней.