Привет, картошка!
Шрифт:
— Иди, — отвернулся Петр Иванович.
Сережа постоял за его спиной с опущенными руками, бросил корзину и побрел, низко нагнув голову. Марьянна, ринулась поперек поля. Она хотела догнать Сережу, но в последний момент изменила решение и подбежала к Петру Ивановичу.
— Петр Иванович, вы его опять прогнали?
— Нет, послал за водкой. Что?
— Это ошибка, дорогой Петр Иванович. Жуков — талантливый мальчик, победитель трех математических олимпиад, будет поступать в Московский университет. Это решено. Сережа — мальчик умный, тонкий, с легкоранимой душой. Уборка картошки для него — непривычное дело. Тяжелое,
— Земля — тоже нравственная проблема.
— Вы же сами сказали, что эти вопросы буду решать я. Ушинский…
— Песталоцци! — яростно перебил ее Петр Иванович.
— Что Песталоцци?
Они быстро шли по полю, стараясь уйти подальше от ребят, чтобы те не слышали их разговора.
— То же самое, что Ушинский — великий педагог.
— А вы знаете, что Жуков сегодня утром не завтракал? А вчера не обедал и не ужинал?
— Правильно, — жестко бросил Петр Иванович. — Нас здесь кормят за то, что мы работаем. И деньги школе будут платить за это же, а не за «нравственные проблемы духовного порядка». Работать надо. Работать. Понятно?
«Какую работу выполняешь по дому?»
Нинка ответила:
«Хожу в магазин, мою полы».
«Кем хочешь стать после окончания школы?»
Нинка ответила:
«Буду поступать в пед. на физ. восп.».
Глава двадцать вторая
Виконт
В деревне никого не было. Она словно вымерла. Только в тупичке какая-то женщина мыла крылечко небольшого дома. Сережа подошел ближе и вдруг узнал в женщине Зинаиду.
— Советский! — крикнула она. — Здравствуй! — И оправила подол.
— Здравствуйте, — остановился Сережа.
— Помоги стол внести.
Сережа вошел в калитку. Вокруг крыльца стояла всякая мебель, два красных кресла. Сережа узнал их. В одном он сидел, когда был в гостях у продавщицы.
Стол был совсем легонький. Сережа поднял его и понес один. В комнатах приятно пахло вымытым полом.
— Сюда, — сказала Зинаида.
Сережа поставил стол. Потом он помог ей занести телевизор, кресла, тумбочку.
— Ну, как ты? — спросила Зинаида.
— Ничего, — ответил Сережа.
— А я вот переселяюсь. Нравится тебе мой новый дом?
— Хороший.
— Спасибо, что помог.
И чмокнула его в щеку. Губы у нее были влажные, как и руки. Тело пахло потом. На улице Сережа вытер рукой щеку и пошел дальше.
По косогору гулял ветер. Сережа зашел в некошеные травы и, опустившись на землю, скрылся в них с головой. По всему телу разлилась слабость, апатия. Он положил под голову руки, свернулся калачиком и попытался заснуть. Но было уже довольно жарко, и Сережа, пометавшись, открыл глаза. Ветви деревьев дробили солнце, теплое дыхание земли поднималось по стеблям, струилось жарким маревом над травами. В звонкой тишине полдня вдруг родился какой-то посторонний звук. Сережа приподнялся. Сначала он увидел только
— Пошла! — вскочил Сережа. — Пошла!
За его спиной раздался сдержанный смех. Любка сидела в траве, на бугорочке, обняв колени и покусывая травинку. На голове у нее была легкомысленная кепочка с длинным козырьком.
— Откуда ты взялась, Любка-голубка?
— Купаться приезжала.
— Слушай, ты не знаешь, что это за странная бабка ходит с ятаганом и вся в пучках травы?
— Это Марфа-монашка.
— Ну, Марфа-монашка, понятно, что Марфа-монашка. А что она?
— Полдневные травы собирает.
— Какие? — Слово «полдневные» показалось Сереже незнакомым.
— Полдневные, которые в полдень набирают силу.
Она сидела, покусывая травинку, смотрела на Сережу насмешливо.
— Это твоя лошадь? — спросил Сережа.
— Это Виконт.
— Виконт де Бражелон?
— Виконт от Вики и Континента.
Она засмеялась, и этот смех, озорной, но не обидный, слился с шелестом деревьев, жужжанием шмелей.
— А что это у тебя за кепочка? — спросил Сережа.
— Кепочка-жокеечка, — вздохнула Любка и посерьезнела. — Я уезжаю послезавтра, Сережа, в Алма-Ату с Виконтом. На соревнования.
— В Алма-Ату? А когда приедешь?
— А вам разве не все равно? Тогда вас здесь уже не будет.
Сережа подумал, что ему почему-то не все равно, хотя, конечно, пусть едет.
— Значит, ты еще и амазонка, жокейская девочка. Запиши-ка, амазонка, на всякий случай мой телефон. Будешь в городе, может, сходим вместе в театр, в музей.
— Давайте, Сережа, телефон.
— На чем будешь записывать?
— Я запомню.
— Не хочешь — не надо! Пошел! — замахнулся он на Виконта, тот резко отпрянул в сторону. Сережа схватил ком земли и бросил в него. — Пошел!
— Зачем вы, Сережа? Не надо так, — вскочила с земли Любка и загородила лошадь.
— А что он тут расфыркался?
— А вы не знаете?
— Злится, что ли?
— Это вы злитесь. Он фыркает, потому что в траве могут быть кузнечики, ящерицы. Он фыркает, чтобы отпугнуть их и потом есть траву.
Сережа пригляделся. Виконт как ни в чем не бывало продолжал пастись. Он фыркал, кузнечики разлетались в разные стороны, и только тогда губы лошади тянулись к траве.
— Действительно, — сказал Сережа.
— Необразованный вы, Сережа.
— Лошадиная культура.
— Зачем вы так? В деревне много чего нужно знать, чтобы считаться образованным человеком. Когда какие травы появляются, в какое время их можно рвать, чтобы насушить для аптеки. Когда какие деревья цветут.
— Известно когда, весной.