Привет, картошка!
Шрифт:
— Я сразу вышлю.
— Да ладно, не бедные, — махнул Сашка рукой.
Они подошли к дому Марфы-монашки. Сашка передал Сереже гитару и толкнул калитку.
— Он должен быть здесь, — объяснил Сашка из-за забора. — Помогал бабке копать картошку и теперь дрыхнет или самогонку пьет.
Сережа остался с гитарой на улице. Он прошелся перед окнами туда-сюда и почувствовал себя довольно глупо. «Тоже мне, интеллектуал, серенады петь вышел: «Подайте три рубля на дорогу бедному мальчику». Сашки довольно долго не было. Появился он недовольный, злой.
— Миллионер проклятый, пятерку пожалел.
— Ладно, ничего, обойдусь, — протянул Сережа гитару.
— Этот миллионер когда-нибудь выведет меня, — не замечал
— Мне идти надо.
— Куда идти? Стой! Я сигнала жду.
Во дворе появился дядя Вася. Он зашел за дом, вывел оттуда мотоцикл с коляской. Сашка снял со столбика проволочную петлю и оттянул одну секцию плетня в сторону. Дядя Вася завел мотоцикл, проехал мимо, не глядя. Сашка поставил плетень на место, проводил долгим взглядом мотоцикл и, когда дядя Вася скрылся из вида, сказал шепотом:
— Все! Потренькаешь на одной струне, если кто пойдет в этот переулок, к оврагу.
— Зачем? — испугался Сережа.
— Ну не потренькаешь, так постой с гитарой. Чего ты животом дышишь? Ты ноздрями дыши.
Он проскользнул во двор. Сережа, чтобы не стоять на улице с гитарой, двинулся в тупичок. На краю оврага он сел в кустах так, чтобы его не было видно. Из-под ног сорвался камень. Сережа услышал, как он плюхнулся на дне оврага в воду. И почти тотчас же он услышал приближающееся стрекотание мотоцикла. Дядя Вася ехал по картофельному полю на той стороне оврага. Потом он выключил мотор. Сашка вылез на той стороне из оврага и побежал к мотоциклу. Они повозились немного у картофельного бурта, и мотоцикл, взревев, тяжело завилял по пахоте. Сашка некоторое время бежал рядом, подталкивал, потом вспрыгнул на заднее сиденье. Мотоцикл остановился на той стороне оврага, напротив огорода Марфы-монашки. Они взяли из люльки по мешку картошки и побежали к оврагу, тяжело пригибаясь к земле. Дядя Вася и Сашка скрылись в овраге и через некоторое время вынырнули на огороде Марфы-монашки. Они высыпали картошку из мешков в бабкин бурт и замерли, озираясь, прислушиваясь. Сашка тяжело дышал, из горла дяди Васи воздух вырывался со свистом.
— Еще! — прохрипел дядя Вася.
Оба перелезли через плетень и скрылись в овраге. Все это делалось белым днем, мотоцикл стоял на той стороне оврага на виду у всей деревни. Сережа вылез из кустов, открыл калитку, положил гитару во дворе на колоду так, чтобы Сашка ее сразу увидел, и, не оглядываясь, зашагал по улице прочь от этого места.
После купания в море Леля сидела на балконе в кресле-качалке, закутавшись в махровый халат, читала книжку. Мама лежала рядом в шезлонге. Перелистнув страницу с картинкой, где был изображен восточный базар, Леля сказала:
— Мам, подай мне это…
Она лениво протягивала руку, и пальчик ее безвольно повис в воздухе.
— Что, Ляля? — спросила мама.
— Ну, это…
Пальчик ее продолжал висеть в воздухе, она делала им едва заметное движение, надеясь, что ее мама, доктор экономических наук, человек сообразительный, и так поймет. И хотя мама примерно догадывалась, что нужно дочери, но ее оскорблял и раздражал этот безвольно опущенный вниз пальчик.
— Что, Ляля? Что тебе подать?
— Винограду, — наконец вспомнила Ляля.
— Пойди возьми сама.
— Ну, мама, ты видишь, я занята.
Мама полежала еще с минуту, встала и пошла за виноградом.
Глава двадцать шестая
Картофельная песня
Девочки, которые не пошли в кино, стирали около мостков. Ниже по течению, метрах в тридцати, на выброшенной
— Чтоб выстирать, выгладить и накрахмалить к утру, — крикнул он.
К Сереже он уже подходил шагом. Сел рядом с ним на корягу, подбросил колечко, поймал.
— Знаешь, денег ни у кого нет, все протратились. Письмо вот. Лежало у Зои Павловны. Я взял. От матери?
— Да, — сказал Сережа.
Он разорвал конверт. На маленьком листочке было написано несколько ничего не значащих слов о домашних делах, на большом листе был отпечатан текст какой-то песни.
Картошкой в небе плавает Луна В своем подлунном мире. А мы идем в поход и на Спине несем, сквозь рюкзаки видна — Она! Она! Картошечка в мундире. Кулеш с дымком мы варим из пшена. На речке, не в квартире. Пусть будет пир горой и на Десерт, с бочков чуть-чуть обожжена — Она! Она! Картошечка в мундире. Погасло солнце, ночь в лесу темна, Но — раз, два, три, четыре… И вот уже костер горит и на Ладонь ложится, словно бы Луна, Она! Она! Картошечка в мундире.— Что пишет мать? — спросил Валера Куманин.
— По улице ходила большая крокодила, она, она голодная была, — ответил Сережа, передразнивая слова песни.
— Ты чего? — изумился Валера.
— Ничего, песни пою.
— Слушай, а может, попросить денег у Марьянны?
Разговаривая, Валера не переставал играть в бильбоке. Сережа вырвал у него из рук фигурку клоуна и бросил.
— Ты еще у Петра Ивановича спроси. — Он встал с коряги. — Если не приду сегодня ночевать, книжки мои возьмешь себе и привезешь, когда вас привезут.
Не оглядываясь, быстрым шагом Сережа пошел к дороге.
— Ты что, уезжаешь? — крикнул ему вслед Валера, но ответа не получил.
— Ой, девочки, опять Сережка куда-то пошел, — сказала сострадательная Оленька Петрушина. — Наговорили мы на себя и на него. Как же теперь все будет?
Алена Давыдова намочила в воде кофту и, не выжав ее, размахивая мокрой кофтой, запела:
Мы с миленком целовались От утра и до утра. А картошку убирали Из Москвы профессора.Нинка Лагутина и Оленька Петрушина кинулись из воды на берег, потому что от кофты во все стороны летели брызги.
«Какую работу выполняешь по дому?»
Римма-Риммуля ответила:
«Ха!»
«Кем хочешь стать после окончания школы?»
Римма-Риммуля ответила:
«Гм».
Глава двадцать седьмая
Неожиданность
Люба была дома. Сережа видел, как она вошла во двор, потом мелькнула в дальнем окне, которое выходило в сад. Сережа обошел дом, перелез через забор, прокрался к окну, озираясь, нет ли собаки. Окно было открыто.