Привет, любимая

Квашнина Елена Дмитриевна

Мишка пересел ко мне на кушетку. Пощупал мой лоб. Скула у него от уха и до подбородка была испачкана чем-то темным. Я еще утром заметила, да спросить постеснялась.

– Что у тебя на щеке?

– Где?
– удивился он, но, поймав мой взгляд, ухмыльнулся:

– Ах, это ...

Дотронулся до грязи пальцами.

–

Гематомка, - весело пояснил он.
– Очень симпатичная. Как ни прискорбно, но уже проходит.

Гематомка. Синяк, что ли? Вот ведь человек! Ни слова попросту ... Скоро совсем на латынь медицинскую перейдет. Как я его тогда понимать буду? Латынь мне учить придется? Кстати, ничего себе синячок. Обширненький.

– Где ты приложился?

– Это мне Олег объяснял, что я подлец. Когда я позволил тебе уйти. Встретил меня на лестнице и все популярно объяснил. Очень доходчиво получилось.

– Зачем?
– мне стало холодно. Я попыталась натянуть одеяло до носа. А еще лучше - до бровей. Не сам вернулся. Его заставили.

– Мы же с тобой все решили. Я сама тогда ушла.

– Ну да, - он поправил мне подушку. Легко, привычно. Немного приподнял меня, подоткнул одеяло. Смотрел серьезно. Дотронулся пальцами до седой прядки на моем левом виске.

– Я притворялся, а ты, глупая, поверила. Я не знал, что и подумать, когда тебя увидел. А ты еще меня и домой позвала. Своим ушам не верил, тебе тоже... И почему ты к остановке не пошла? Мы потом с Олегом полтора часа колесили по окрестностям. Сюда сначала приехали. Потом назад вернулись. Все закоулки обшарили.

Значит, это все-таки он меня на скамейке нашел. Так хотелось в это верить... так хотелось... Но боялась, просто померещилось... Значит, все-таки он!

– Слушай, Миш, а с чем я свалилась?

Он посмотрел на меня. Внимательно посмотрел. Лицо его стало скучным. Пожал плечами. Мне стало смешно. Это он врать приготовился. Всегда так. Я укоризненно покачала головой. Он смутился.

– Так, пустяки. Всего-навсего двухстороннее крупозное воспаление легких.

Воспаление легких? Он, наверное, все это время здесь обретается? Где же он спал? И спал ли? Вон рубашка мятая. Хорошо, догадался рукава закатать. А уставший какой! Тяжело ему со мной пришлось. Отдых ему нужен и немедленно.

–

Ты когда уйдешь, Миша?

– Куда уйду?
– оторопел он.

– Ну...
– замялась.
– Я уже поправляюсь... Ты, наверное, уйдешь?

– Еще чего!
– возмутился он. Вскочил. Сунул руки в карманы серых, спортивного покроя брюк. Заходил по комнате - ей-богу, тигр в клетке, ни дать, ни взять. Пнул ногой стул, остановился в центре комнаты. Под люстрой. Как всегда... Обернулся ко мне. Сердитый. Взъерошенный.

– Ты меня домой звала?
– спросил жестко.

– Звала, - ответила я тихо и виновато.

– Насовсем звала? Или как?

– Насовсем...

– Я, конечно, гад, сволочь... Я виноват... Но раз звала насовсем, значит, простила?.. Ну, вот. Я пришел. Куда мне теперь прикажешь идти?

Я молчала. Глядела на него во все глаза. Вернулся! Насовсем вернулся! Значит, еще любит? Или из-за Ванечки? Если из-за сына, то не надо...

– Если ты из-за сына решил остаться, - неуверенно начала я, - то приносить такую жертву не надо. Я три года без тебя с ним справлялась, с Ванечкой... Ты не знаешь...

Он перебил меня. Громко и раздраженно.

– Что за чушь ты несешь? Ванечка... Прекрати Ваньку так называть. Он мужик. А про тебя я уже все знаю. И с Олегом говорил. И с Татьяной. С тетей Ниной до сих пор все еще говорю... Даже Ромкины сказки слышал.

Вот тут я испугалась. Зарылась поглубже в одеяло. Дышать стала тихо-тихо. Романа он мне не простит. Такое он не сможет простить. А если Роман еще и небылиц наплел...

– Что спряталась?
– фыркнул Мишка.
– Как про Ромку услыхала, так и спряталась? Чего ты боишься?

Подошел. Плюхнулся на кушетку. Кушетка всхлипнула. Сгреб меня в охапку вместе с одеялом. Прижал к себе.

– Какая ты глупая, Алька.

– Но ты ведь хотел со мной разводиться? А теперь и подавно...
– пробормотала я в одеяло, успокаиваясь. Любит, любит, любит...

– Разводиться? С тобой?
– он уставился на меня, ничего не понимая.
– Кто тебе это наплел? Никогда бы в жизни тебе развода не дал!