Привет, любимая

Квашнина Елена Дмитриевна

Прижал к себе еще крепче. Я тихонько высвободила одну руку и обняла его за шею. Он тщательно завернул меня в одеяло и поместил к себе на колени. Держал, как младенца. Целовал в глаза, в нос.

– Подумаешь, Ромка...
– бурчал между поцелуями.
– И его хорошо знаю, и тебя. Небось, кокетничала с ним, кокетничала... А потом по носу щелкнула?

– Ага, - я тихо рассмеялась. Как это он про нас с Романом так точно

вычислил?

У Мишки было такое выражение лица! И эти его веснушки... вот окаянные... Я вытащила из одеяла и вторую руку. Дотронулась до них... Господи, до чего же я его люблю! Я ему так и сказала...

– Ты думаешь, я тебя не люблю? Я тебя, Алька, еще больше люблю!

– За что, Рыжий? За что?

Он перестал меня целовать. Серьезно посмотрел и тихо промолвил:

– А кто его знает, за что? Вот ты знаешь, за что меня любишь? Ну и я не знаю... Разве любят за что-то? Любят просто так. Любовь, она или есть, или ее нет. Я вот в Африку от тебя сбежал, а ты меня и там достала. Помню, я только из армии вернулся. Недели три прошло, не больше... Мы с тобой из-за Светки поссорились. Ты за поленницу ушла - плакать. Я тихонько с другой стороны зашел и смотрю. Сидишь ты на чурбаке и плачешь. Спокойно так сидишь. Подбородок руками подперла, а по щекам слезы льются... У меня тогда душа вся сжалась. Такая ты любимая, такая родная... Я в загранке каждый день это вспоминал. Женщин много разных встречал. Такой, как ты... такой вот родной, моей - нет. Не было больше такой. Мне теперь всю жизнь перед тобой свои грехи замаливать. И я о тебе только всегда и думал, Василек ты мой бестолковый...

Я поерзала у него на коленях, прижимаясь теснее. Прислонилась виском к его плечу. Любит. Любит, конечно. А что мне еще надо? Ничего мне больше не надо. Что-то у меня глаза защипало. Будет сегодня чай или нет? Куда тетка-то запропастилась?

Мишка угадал мои мысли. Громко сказал в сторону кухни:

– Теть Нин! Ты там еще часик посиди. Чай настояться должен.

В ответ донесся довольный смешок. Тетя Нина всегда любила Мишку и во всем шла ему навстречу. Мишка уложил меня на подушки. Расправил одеяло. И начал расстегивать свою рубашку. Сказал тоном, не терпящим возражений:

– С сегодняшнего дня я сплю не на стуле, а на своем законном месте. Ну-ка, подвинься. Развалилась, понимаешь!

– Еще чего!
– передразнила я и хихикнула, счастливая тем, что он рядом.
– Больным людям нужен покой.

– Что-что, а покой я тебе гарантирую, - нахально

пообещал он, залезая ко мне под одеяло.
– Ни одного мужика рядом с тобой не будет. Кроме мужа, разумеется.

Странное представление о покое у Рыжего. Он как раз самый беспокойный из всех известных мне людей.

– Отдохнешь от приключений, - продолжал развивать свою идею Мишка.
– А увижу на горизонте Ромку - вообще прибью.

Хорошо, что про Олега не вспомнил. Или у него вместо Олега теперь Роман, как повод для скандалов?

– Скажи мне еще раз, что любишь, - шепнул Мишка, методично превращая мою ночнушку в кучу тряпок для вытирания пыли.

Ох, Рыжий!
– только и смогла сказать я.

ЭПИЛОГ

Мы сидели с Олегом на лавочке в парке. Смотрели, как Мишка с Ванечкой и Таня с дочкой кормили уток.

Утки были тощие. Жадные. Наверное, оттого, что страшно голодные. Они скользили оранжевыми лапами по льду пруда и оглушительно гагакали. Стучали клювами. Особенно нахальными казались селезни.

Ванечка заливисто хохотал. Отталкивал от уток Шурочку. Шурочка визжала. Татьяна сосредоточенно крошила уткам хлеб. А Рыжий швырялся снегом во всех подряд.

– Пойдем к ребятам, - предложил Олег.

– Нет, - вздохнула я.
– Мишка мне сказал здесь сидеть. Ты иди, если хочешь.

Снег искрился на ярком солнце. Под деревьями лежали серые, сиреневые, голубые и синие тени. Было так хорошо сидеть на лавочке, вдыхать вкусный, морозный воздух... Смотреть на Мишку с Ванечкой.

– Ты же замерзнешь!

– Мне ходить не очень рекомендуется, - не задумываясь, отозвалась я.
– А потом, не забывай, что я на подушке сижу. И в десяти штанах.

– Почему?
– он встревожился.
– Почему ходить не рекомендуется?

В этот момент Рыжий обернулся к нам. Проверить, не соскочила ли я с лавочки? А может, не обнимает ли меня за плечи Олег? Я напрасно радовалась тогда, что Олега Мишка заменил Романом. Как же! Рыжий не изменял себе. Мне изменял, а себе - никогда! Теперь он попрекал меня уже двумя мужиками сразу: Романом, который имел нахальство изредка у нас появляться, плести байки о социализме с человеческим лицом и смотреть на меня тоскливыми глазами, и, как всегда, Олегом. Хорошо, что о Вальке Прохорове Мишка не знал ни сном, ни духом. Мои сослуживцы его никогда не интересовали.