Прививка от ничего (сборник)
Шрифт:
– Ааааа! Понятно. Что за комбайн-то? (произносится с облегчением)
Ремонты наши были закончены, настало время хвастаться.
Мы с женой пришли к Димке. Как и положено, долго цокали языками и восхищались. Меня же всё время смущала вытяжка на кухне. Она висела одной своей частью над плитой, а другой – над холодильником, стоящим рядом. Поводом для такого расположения служила газовая труба, крадущаяся вдоль стены ровно посередине плиты. А вот причину, похоже, понимал только я. Лень! Потому любые вопросы были бессмысленны,
Шурин с ленцой вошёл в дверь нашей квартиры. Не спеша разделся, пока Аня восхищалась обоями в коридоре. Восхищений было намного больше, чем самих обоев. Поскольку коридор был весьма примечательных размеров: 1,62×1,70. Когда я покупал для него линолеум, меня спросили:
– У вас такой большой туалет?
Шурин сразу пошёл в комнату, поскольку там был накрыт стол с закуской и выпивкой. Аня (то ли из солидарности, то ли из любопытства) прошла на кухню. Именно оттуда и раздался истошный вопль:
– Димааааааааааааааааааа!
Я понял, что Анна увидела вытяжку. Точно такая же вытяжка висела над точно такой же плитой, за которой точно так же шла газовая труба. Дима лениво поплёлся на кухню…
– Димаааааааааааааааааа! – это было уже не начало семейного скандала, а самая его кульминация. – Ты же говорил, что нельзя вытяжку посередине повесить, потому что труба… А у них висит!..
– Аня! – фыркнул шурин, явно расстроенный необходимостью объяснять элементарные вещи. – Ну у них же ДРУГАЯ труба!
В поисках Команданте
Революция.
1. Быстрое и глубокое изменение основных устоев политического, социального и культу р ного порядка, произведён ное с преодолением сопротивления целых общественных групп.
2. Глубокое качественное преобразование в какой-л. области, ведущее к коренному обно в лению и усовершенствованию чего-л.
(Толково-словообразовательный словарь русского языка)
Значит, именно этим словом можно охарактеризовать то, что происходило с Денисом по вечерам. И касалось это не мифических «чего-л.» или «кого-л.», а его самого. Каким ещё словом можно назвать мгновенное превращение успешного топ-менеджера средних лет, спрятанного в дорогом костюме, в хулиганистого подростка, завсегдатая дискотек?
Именно эта ежевечерняя революция, в ходе которой безупречный дресс-код сменяется футболкой, штанами-шароварами и расшнурованными кроссовками, позволяет не сойти с ума многим представителям российского среднего класса. Именно она позволяет сбросить оковы странной бизнес-логики, по восемь-десять часов господствующей в головах вполне нормальных людей. И – хотя бы несколько часов побыть самим собой. Или – «кем-л.» другим,
Итак, по вечерам Денис превращался в вождя своей маленькой революции, в Команданте Че, биографию которого прекрасно знал. Рушились оковы костюма и галстука, их место занимала футболка с изображением Че Гевары. В московском клубе «Че» у Дениса был неограниченный кредит и персональное спальное место, на случай революционного привала. Ром лился рекой, на барной стойке отплясывали полуобнажённые девицы.
CUBA LIBRE!
HASTA LA VICTORIA SIEMPRE!
На мой день рождения Денис ехал с тайным революционным поручением – найти только что открывшийся в Питере клуб «Че» и осмотреться. Дислокацию было поручено выяснить мне.
Я долго рылся в интернете, нашёл адрес клуба, но даже не записал его. Он казался слишком простым для коренного петербуржца, чтобы записывать.
Чёрный берет Дениса выдавал его даже в толпе Московского вокзала. Команданте прибыл в город отнюдь не инкогнито. Мы обнялись и пошли к ближайшему бару. Потом – к бару, ближайшему к тому ближайшему. Потом ещё и ещё. Потом, помню, пили на островах, потом – на месте дуэли А. С. Пушкина. Он, по мнению Дениса, тоже был революционером.
К вечеру третьего дня Денис спросил:
– Ну что, где тут у вас клуб «Че»?
Я порылся во всех уголках революционно настроенной памяти, но адреса не нашёл. Отыскалась только странная цепочка ассоциаций: «Че – Центр – П». Видимо, имелась в виду какая-то улица в центре города, название которой начиналось на букву «П». Ну не Пушкинская же!
Признаваться в том, что не справился с революционным поручением, совсем не хотелось. И я брякнул первое, что пришло в уже утомлённую классовой борьбой голову:
– На улице Плеханова…
Денис надел берет и ушёл.
Это повторялось каждый вечер. Каждый вечер Денис брал такси и называл улицу революционера Плеханова, которую уже давно переименовали. Каждый вечер таксисты отвозили его на Казанскую, где, конечно, не обнаруживалось никакого «Че». А только контрреволюционный ресторан «Тиньков». Каждый вечер Денис возвращался злым и недоумевающим. Я же молчал, как партизан.
На четвёртый раз Денис вернулся довольным и пьяным. Впрочем, «вернулся» – не совсем то слово. Точнее, его вернули. Вернул таксист, притащив из машины прямо к двери моей квартиры. В полумраке лестничной клетки прозвучали последние в тот вечер слова Команданте:
– Полтавская улица, Пол-тав-ска-я!
Почерк
Мы сидели в тесной комнатке общежития.
Комнатой это можно было назвать с трудом, поскольку её высота была едва ли не больше, чем длина и ширина. Эдакая коробка для людей. Произведение сталинской архитектуры, выражающее ничтожность человека. По иронии судьбы, именно в таком доме располагалось общежитие Литературного института.
По этому поводу мой однокурсник говорил:
– Надо ещё во ВГИК поступить! У них общежитие хорошее…