Привкус хрома
Шрифт:
— Он был слабым звеном с самого начала, — сказал Мэнуба. — Не понимаю, почему вы выбрали его с такими показателями здоровья. Ходячий мертвец.
— Не надо злорадствовать, это может коснуться каждого из нас, — вступился Тадакацу.
— За себя я не переживаю. Мое использование лиминала всегда ограничивается несколькими секундами. Не успевает даже прогреться.
— Тишина, — потребовал Дадзай. — Тадакацу, как обстоят дела с ультралевой группировкой «Манити»? Вы уже устранили лидеров?
— Да. Сейчас занимаемся поиском их семей.
— Хорошо. Джейсон и Хидэо, вы отправитесь в префектуру Айти, деревня Тоеура. Нам нужен участок для строительства мусороперерабатывающего завода на заливе, но местные жители категорически отказываются идти на встречу и продавать свои халупы. Заставьте их передумать любым способом.
— Можно я отправлюсь туда один? — спросил Джейсон. — Какахира пугает меня до усрачки. Он точно устроит там массовое убийство.
— И что ты будешь делать там один? Рыться в воспоминании рыбаков и наблюдать, как они тоскливо удят на заливе? — усмехнулся Хидэо. — Или одну за другой насиловать в воображении их пухлых, провонявших рыбой жён? Это ведь вся твоя техника работы?
— Уж лучше так, чем устраивать пытки каждому встречному. После тебя они не то, что бумаги подписать не смогут, они даже своё имя не вспомнят.
— Методы остаются за вами, — сказал Дадзай. — Работаете вдвоём, нужно охватить много домов. Подробные координаты отправлю по внутренней связи. У кого-то остались вопросы?
— Да. Мне нужен новый регулятор рефлексов, — попросил Мэнуба. — С ним я сокращу эффективное использование лиминала еще на двадцать восемь миллисекунд. Тадакацу подсчитал с помощью своего искусственного интеллекта когда мы обедали.
— Я создам заявку. Жду вас всех в десять вечера. Отключаемся.
Голограммы одновременно погасли.
Джейсон и Хидэо стояли над водосточным каналом, разделявшим маленькую рыболовную деревню пополам. Ночью температура опускалась ниже нуля, и поверхность сточных вод схватилась тонкой коростой льда — желтоватая, с примесью рыбных потрохов и застывшего мусора, она напоминала подсохший гнойный нарыв. Джейсон поднял камень и бросил вниз, с хрустом пробивая тонкий слой льда; образовавшаяся трещина изрыгнула из себя мутную воду. Хидэо, пристально смотревший на одноэтажный каркасный дом возле берега, заметил, как со стороны двора выходит пожилая женщина с пустыми пластиковыми корзинами. Оптический анализатор подтвердил ее личность, и он молча направился к ее дому.
— Подожди, — окликнул его Джейсон. — Ты посмотри на нее, ей и так жить осталось недолго. Давай лучше я ей займусь, сделаю все деликатно.
— У тебя десять минут. Если не управишься, то я выпотрошу ее рыбой-мечом и запущу в ее засохшую дырку пару голодных сколопендр, — сказал Хидэо, неестественно двигая своей искусственной мускулатурой лица, из-за чего появлялось ощущение расхолаживания его слов и эмоций.
Джейсон закурили сигарету и встал возле покосившейся железной изгороди. Пожилая женщина открыла входную дверь и застыла на месте. Улицу захватил тягучий мрак дождливой ночи, приливы волн лакали песчаный берег, подбрасывая привязанные на цепи деревянные лодки. Завывал штормовой ветер. Она вошла в прихожую и поставила на пол корзины с постиранным бельём — ее муж весь день потрошил рыбу, и его фартук, джинсы и рубашка насквозь пропитались жиром, кровью и резким рыбным запахом. Как и все суеверные домохозяйки, она старалась избегать стирки на ночь, но в этот раз нужда оказалась сильнее страха. Она зашла в ванную и развесила белье на верёвках, вслушиваясь в первые, еще отдаленные раскаты грома. На кухне включился телевизор. Шум помех поначалу звучал ненавязчиво, напоминая шелест листьев, но с каждой секундой он становился все громче — пока не превратился в оглушительное шипение, болезненно давившее на барабанные перепонки. Она забежала на кухню, высвеченную черно-серыми полосами, и выключила телевизор из сети. Вспыхнула белая молния за окном, и тут же посуда, звеня, задрожала от последовавшего раската грома. В ванной распахнулось окно, резкий порыв ветра сбросил рубашку с веревки и задул ее прихожую. Ледяная бестелесная рука сжала ее сердце...
Корзины выпали из ее рук, она вскрикнула и забежала в дом. Джейсон выстрелил окурком сигареты и вернулся к Хидэо с удовлетворённой ухмылкой на лице.
— Я заставил ее поверить, что к постиранной одежде прилип злой дух и теперь он неотрывно связан с домом. Гонял ее по комнатам до самого утра, пока она не взмолилась перед мужем
Она выбежала обратно на улицу, держа в одной руке кропило, в другой — дымящиеся палочки благовоний. Джейсон разочарованно хмыкнул, наблюдая за ее отчаянными попытками освятить проклятый дом.
— Хорошая попытка, — сказал Хидэо. — Осталось просто закрепить ее ужас.
Он ввёл пожилую женщину в свой лиминал: только она замахнулась на окно кропилом, как оно исчезло прямо перед ее глазами, и рука провалилась в серую пустоту утягивая ее грузное тело за собой. Она пугливо приподнялась на руках и оглянулась, не понимая, что произошло; первая ее мысль была о том, что она умерла и попала в иной мир, но при этом почему-то сохранились все телесные ощущения, вплоть до ревматизма в ногах. Нигде не было ничего, только серая невесомость, загустевавшая в чёрные линии по краям горизонтов. Она ущипнула себя, протерла глаза, и даже чуть не надкусила палец в попытках очнуться, но ей ничего не помогло; тогда она решила, что действительно умерла и теперь находится в пограничном мире, еще не до конца отвязавшись духом от своего тела.
— Встань, — прогремел голос Хидэо, залезая под ее кожу.
Пожилая женщина, дрожа всем телом, кое-как поднялась на ноги.
— Я неуспокоенная душа Еринобу Омокаси, ронина эпохи Мейдзи, что нашла пристанище в вашем доме; теперь это мой кров, и я буду жить в его стенах. Понимаешь ли ты меня, старуха?
Хидэо возник перед ней в своей настоящей форме, без имплантов и косметических операций: у него не было ни губ, ни бровей, ни носа, только узкая борозда рта и два глаза, что терялись на обожженном, полностью растерявшем человеческие черты лице. Его руки, тощие и длинные, как ветви деревьев, были исполосованы поперечными шрамами. Она упала ему в ноги и отбила поклон, каменея на месте от страха.
— Уезжайте отсюда если вам дорога жизнь, иначе я убью и тебя, и твоего мужа, и буду мучить ваши души в веках, пока не кончится вечность.
— Конечно, Омо-мо-мокаси-сан, хорошо, конечно, — раболепно повторяла она, не в силах поднять голову с пола.
— А чтобы ты не думала, что я лишь твоё видение, тебя ждёт исидаки.
Пол вздыбился в острых ребристых гранях. Хидэо поставил женщину на колени и положил на ее ноги пять каменных плит...
Прошло три минуты. Женщина, замершая возле окна, очнулась, упала на землю и пронзительно зарыдала. Хидэо махнул рукой в сторону следующего дома.
С каждым годом ментальное состояние Якуми стремительно ухудшалось; сосуществуя бок о бок с насилием и наркотиками, он постепенно утрачивал связь с реальностью и все чаще становился заложником своего извращённого ума, поддаваясь бредовым идеям во время пиковой эйфории от очередных дизайнерских солей. Пытки стали терять свою эффективность, жертвы умирали раньше, чем успевали в чем-либо сознаться, и Якуми продолжал истязать тела даже после смерти: то проводя опыты, то исследуя их, как дотошный патологоанатом. Он соединял вены с оголенными проводами, вкалывал разные химикаты, наблюдал за деформацией и разрушением кожи от воздействия огня, кипятка и различных едких веществ, разрезал и сшивал сухожилия, дробил различными инструментами кости, как оголенные, так и внутри конечностей, создавал «трупные яды» из некротических тканей, чтобы затем вводить их в очередных жертв. Никакая информация, которую он должен был выбивать из людей, его больше не интересовала, и вместо того, чтобы задавать им вопросы по делу, он спрашивал только о том, на что похожа их боль. Когда подопытных не оставалось, Якуми переключался либо на самого себя, либо на своего сына. Хидэо к тому времени уже бросил старшие классы и всецело посвятил себя службе якудзе, выполняя в основном приказы связанные с рэкетом и вымогательством — после всех пыток, которые ему довелось наблюдать и пережить самому, он ожесточился и стал походить на отца, проявляя тот же нездоровый интерес к формам и видам боли. На какой-то период времени они нашли нечто вроде общего языка — языка садомазохизма. Они совместно проводили пытки, изобретали новые методы садизма, убивали людей и избавлялись от трупов. Но продлилось это не долго; злоупотреблявший наркотиками Якуми все чаще терял над собой контроль, и якудза, опасаясь за свою безопасности, отдали приказ на его устранение.