Приворотное зелье

Ульянов Михаил Александрович

Они с Раисой Максимовной одними из первых посмотрели моего Наполеона I, которого я играл у Эфроса. Были на моем шестидесятилетии — я послал им приглашение на свой вечер.

Горбачев любил наш театр. Он смотрел у нас «День-деньской» А. Мишарина, «Брестский мир» М. Шатрова.

«Брестский мир» он не принял. Особенно сцену, где Ленин становится на колени перед Троцким, — о ней тогда вообще было много споров, некоторые считали ее унижающей достоинство вождя революции, недопустимой ни при каких обстоятельствах для обнародования. Да и вообще:

Троцкий, Бухарин наравне с Лениным на сцене — трудное испытание для партократа.

В спектакле кипели страсти. Там, в конце уже, Ленин (играл его я) в сердцах швырял стул. А стул был венский, таких теперь не сыскать. Наши декораторы всё упрекали меня, что я такие дорогие стулья ломаю. Я и предложил им сварить железный. Сварили. А я, значит, как обычно, метнул его, весом с пуд, от души! И словно обухом по руке! Связки порвал.

Ну, это так, к слову и к вопросу об азартности Ленина.

На спектакль «Мартовские иды», инсценировку романа Уайлдера, приходили многие члены Политбюро — тогда оно еще существовало.

Я там играл Юлия Цезаря. Как и Ричард III, и Наполеон I, личность эта накрепко связана с переломом эпохи, сдвигом пластов истории.

Со страниц романа встает страшная картина гибнущей Римской республики. Гибнущей не после проигранной битвы с врагом или революции: Рим гибнет прежде всего в человеке.

Разврат. Вседозволенность. Безответственность чиновников и военачальников. Чудовищный эгоцентризм — существую только Я. Я превыше всего и всех, дороже народа, страны, государственных интересов. Низменные страсти, политическая игра, корыстные расчеты. Борьба за воздействие на Цезаря, выгода дружбы с ним…

Нет, спектакль не рассказывает о причинах падения Римской республики. Во вступлении мы называли «Мартовские иды» фантазией о некоторых событиях и персонажах последних дней ее существования. В этой «фантазии на тему» ничего не было присочинено и не подправлено, чтобы «осовременить» ее. И тем не менее…

М. С. Горбачев смотрел «Мартовские иды» уже после Фороса. Когда кончился спектакль, он пригласил меня в ложу. Улыбаясь, спросил: «Это что наглядное пособие для понимания нашей жизни?» — «Да, Михаил Сергеевич, что-то в этом роде», — ответил я.

Человек он здравомыслящий… Мы проговорили тогда минут сорок. Когда вышли из театра, увидели, что его ждет толпа человек в двести. Нам сказали, что поначалу толпа была просто гигантской, но многие ушли. Люди бросились к нему, закидали вопросами. Охрана еле сдерживала их натиск.

К Горбачеву относятся по-разному. У меня к нему огромное уважение. Я не считаю, что лично он виноват в распаде страны. Он не ожидал и, конечно, не желал этого — таков был ход истории. Горбачеву она дала первое слово. Во что выльются начавшиеся при нем перемены, будет ясно много позже.

…С эпохой Горбачева кончилось мое прямое участие в политических организациях или органах, делающих политику. Прошли времена и художественной публицистики, когда бурный успех имели

пьесы на политическую тему, в которых обличались и разоблачались пороки общества и системы. Театр вернулся на свое собственное место, на вечное и высокое место искусства. К познанию и исследованию жизни человека своими средствами и без оглядки на господствующую политику и идеологию.

В театр пойдут сегодня не за политической «изюминкой» или скандальчиком, а ради наслаждения искусством зрелища, актерской игрой.

Я сознательно отказался от участия в политике. Но я не могу отказаться от внутреннего своего долга человека и гражданина России иметь собственное мнение по всем проблемам, в том числе и политическим, касающимся моей страны, моего народа, моих товарищей.

Кафедрой для провозглашения моей веры служит не трибуна, а сцена, театральные подмостки.

КОГО БЫ Я ХОТЕЛ СЫГРАТЬ

У актеров обычно спрашивают, по какому принципу они выбирают роли, не учитывая того обстоятельства, что самому актеру выбирать вряд ли приходится: тут на первом плане диктат репертуара, воля режиссера. Корректнее был бы вопрос, какую роль актер хотел бы сыграть. И многие отвечают, допустим: короля Лира, Бориса Годунова, Чацкого…

Но есть такие, к ним принадлежу и я, кто не может ответить так определенно, потому что мечтают сыграть героя, который по сути своей прежде всего был бы созвучен сегодняшнему дню, с его радостями, печалями и надеждами.

Я нашел таких героев — у Василия Макаровича Шукшина.

Писатель. Актер. Режиссер.

В. М. Шукшина много читали, играли, о нем много писали, спорили, его произведения возносили и ниспровергали, о них отзывались восторженно и критически. И не могли оторваться от него, от его творчества.

На мой взгляд, Шукшин — один из самых лучших не только современных писателей, но русских писателей вообще.

Впервые я встретился с Василием Макаровичем на съемках фильма «Простая история». Проходили они в деревне под Москвой. Мы жили в здании школы, в огромном классе. Наши кровати стояли у противоположных стен.

Мы с ним практически не виделись: он работал — я был свободен, я работал — он был свободен. Я, когда удавалось, ходил на лыжах. Он не отдыхал, он все время писал, нещадно куря. Он неразговорчивый человек, я тоже не болтливый — перекинулись мы с ним, быть может, парой фраз. Так и расстались.

В тот раз отношения не завязались. Духовные узы соединили нас потом, когда я познакомился с его творчеством.

То было как озарение! Читая Шукшина, я находил для себя и правду, и помощь, и друга, и ответы на мучившие меня вопросы. Я испытал небывалую радость от встречи с этим самобытным, глубинно народным талантом. Шукшин дарил мне возможность через произведения выразить свои размышления о жизни, о людях, о творчестве, об истории, о народе, о вождях. Шукшин стал мне жизненно необходим.