Привратник 'Бездны'

Сибирцев Сергей Юрьевич

– Покурить захотелось... Ну покури, покури! Где, под мышкой, какой?

– Да здесь, под левой, в тряпичном мешочке. Жена озаботилась, знаешь.

Я с некоторым сомнением поизучал монолитный фасад, методично буксующего, перепачканного грязью и сукровицей, жалкого полудохлого вала катка-убийцы, и наклонился к полуудавленному ликвидатору, одновременно запуская руку в распах его казено-хэбешной тужурки...

Как и положено, в нормальных сновидениях, я абсолютно игнорировал близ стоящую праздную публику, в которой преобладали: журналистская в попсово-богемском прикиде братия, чиновно-эполетные

сюртуки, и обыкновенные стражи правопорядка в асфальтовой (доморощенной прет-а-апорте) униформе при расчехленном штатном вооружении: каучуковые трости, штатные пушки со складными каркасными металлоприкладами, прозрачные дугообразные пластиковые щиты, изукрашенные боевыми шрамами-царапинам...

Вместо лиц, - сплошные круглые, овальные, расплывшиеся и аскетично подобранные личины, - маски-амплуа театра Кабуки...

Потыкавшись в потной тесноватой подмышке приговоренного, мои пальцы, наконец, наткнулись на нечто геометрическое, проминающееся, заключенное в мягкое, вроде как фланелевое...

И зажав между пальцами, это нечто похожее на примятую сигаретную пачку, потянул наружу...

И, зачем-то поднял глаза на лениво ворочающийся вал катка, - хрустя, подминаемыми и проминаемыми костьми, эта давильная малогабаритная игрушка обрела таки долгожданную уцепистую инерцию...

И одновременно с моим ошарашенным взглядом-столбняком, мою дурную филантропическую длань заклинило, заклещило...

Мой разлюбезный приговоренный ликвидатор, видимо, успел уловить, вернее, почувствовать своими заголившимися до неприличной жути бедрами, начало поступательного (давильно неотвратимого) движения механизма, и тотчас же выдумал жалобливую просьбу, на которою я, палач-самоучка, разумеется, тотчас же (или спустя какое-то нерешительное мгновение) клюнул...

И это одно из последних осмысленных усилий примолкшей жертвы передалось и мышцам его раскинутых распятых рук, и - одна левая, каким-то непостижимым чудом сумела вырвать из земли дюралевый метровый клин, к основанию которого была приторочена посредством браслетки из того же легкого авиаметалла...

Перехватившись освобожденной рукою за край клина-клинка, этот живучий пройдошливый тип без размаха подсек меня прямо под икры...

И я завалился, точно половозрелая, цветущая, коварно подпиленная профессиональным лесорубом, мачтовая сосна... Завалился прямо на стоически сопящую, наполовину обезображенную, тушу жертвы, ноги которой уже были напрочь попорчены, поглощены и утрамбованы в клубную цветисто-землистую бурую мякоть...

В подобные обморочно сновидческие моменты, нормальный мозг обязан давать команду на пробуждение, - в моем же конкретном случае никаких приказов о выходе из сна я не услышал... Мне предлагалось пройти все испытания на выносливость моего не тщедушного воображения...

А вдруг э т о - не сон, а преподлая доподлинная явь? Ведь в явном взаправдашнем быту нынче в точности очаровательные куролесы не возбраняется испробовать, испить и перещупать собственными пальцами и прочими непрочными тактильными и эрогенными зонами, что...

Что же оставалось предпринять в моем распластанном утробно дышащем положении? Вырваться из неодушевленно-стальных объятий предсмертно сипящей подлой жертвы не удавалось, как я ни пыжился, не отжимался, - нас, словно приторочили, -

пришили друг к другу суровыми прочнейшими медвежьими жилами...

Давильный агрегат, между тем уже добрался до пупочного района жертвы...

Я плотно лежал, уже не дергаясь, словно прикрывая, спасая своим жалким бренным организмом - нижний, приговоренный, все еще переводящий сиплое дыхание...

Скосив глаза на профессионального ликвидатора, я встретился с непритворно заинтересованным пучащимся оглядом садиста-вивисектора, - из его рта, хватающего воздух как бы горстями, вдруг выдулась чудесная кроваво зеркальная реторта, - и через мгновение, беззвучно лопнув, окропила мою холодильно взопревшую физиономию миллиардом алых тепло пряных осколков...

Странно, но мне почему-то не приходило в голову - кого-нибудь кликнуть на помощь, чтоб, как-нибудь выхватиться из мертвецкого идиотского сплина...

И присутствующие юридические и правокарательные чины, тоже не спешили на выручку... Все были чрезвычайно поглощены поучительным и удивительно занятным нештатным зрелищем: вослед, а то вместе с приговоренным приносился в жертву исполнитель-палач - палач-самоучка...

Не отрывая от меня своего дотошного, натружено победительного тучнеющего ока-взгляда, приговоренный вдруг взялся пухнуть, отягчаясь карминными прожилками, - и забагровел окончательно, точно в его голову сейчас впрыснули литровым шприцем свекольного перебродившего соку, отчего его зрачки увеличились, очернясь до окоема радужки, полагая забрать в эту предмогильную черноту часть моей живой сути...

И уже ощущая подпотелым смертно ершащимся затылком, придвигающийся хладно тупой стальной монолит я почти снисходительно усмехнулся этим затягивающим избездно чарующим червленым чарам-крапинам, и даже удосужился подмигнуть им, - их зазывному меркнущему тускнеющему колеру...

– Шутить изволите, мистер ликвидатор... Я ведь, как русский дурень-колобок, все равно и от вас уйду...

Именно на этой чрезвычайно русской вольнолюбивой (и отнюдь не бахвальной) волшебной фразе мое сумасшедшее высочество соизволило, наконец, неспешно покинуть неуютные некошмарные несказочные неосновидческие чертоги родимого батюшки-самодержца Морфея...

3. Женское спасительное и гибельно прельстительное

Никогда нельзя зарекаться, что сумеешь избежать сумасшедшего скверного соблазна, - и не влюбишься до фаталистической потери собственного мироощущения...

Всерьез, - в первую встречную обыкновенную диву...

Как же я умел страдать в младости постстуденческой!

С каким неподражаемым бульварно-декадентским вкусом!

А уж чувствительных сугубо мужественных соплей бывало, столько на кулак обидчивый намотаешь!..

Как же это было чудно и смешно.

Впрочем, нет, я не совсем правдив.

Лицезрение в зеркале собственного влюбленного глуповатого изображения - зрелище, отнюдь, не мелодраматическое. Скорее унылое, и, если не трагическое, то уж во всяком случае - глумливое.

Одним словом, - влюбленность - это особая - вечно фальшивая драматургическая реальность, - реализация абсурда в живой действительности...

Это все равно, что подслушивать шепот нынешнего вешнего дождя, который вот-вот прекратит свое майское рокочущее шебуршание...