Привычное насилие
Шрифт:
Следующим пунктом программы были танцы. Кавер-группу Лика с Борисом позволить себе не могли, но и плейлист по заранее собранным заявкам всех устроил. Первыми под мгновенно оглушивший всех мощный вокал какого-то модного певца как бы неохотно вышли в центр девчонки. Быстро образовав кружок, эту неизменную форму новых народных танцев, они повернулись ко всем остальным гостям спинами и принялись переступать в такт музыке, перенося вес с одной ноги на другую и покачивая при этом бедрами. Руки у большинства свободно висели вдоль туловища или постоянно поправляли то и дело падающие на лицо пряди волос. Самые смелые на главной фразе проводили круг руками сверху вниз, что делало их танец невообразимо разнообразным. Через песню подтянулись наиболее отважные мужчины, расширили кружок и присоединились к перетаптыванию, но у этих руки никак не поднимались, наоборот, были словно приклеены к телу выпрямленными или согнутыми в локтях, со сжатыми кулаками. Похоже было, что одни как
Тетя Маша посмотрела на это печальное зрелище и, осушив рюмку и закусив огурчиком, сказала:
–
Ну и молодежь нынче пошла, даже танцевать толком не могут! Вот, помнишь, в нашей молодости были танцы какие! Я ж первая плясунья была! Так то танцы, а не это вот перешагивание слева направо. Эх, пойти, что ль, тряхнуть стариной, показать, как танцевать надо!
Танец тети Маши точно был более свободным и удалым, чем у выросшего в полной свободе младшего поколения: она (ну надо же!) не стояла прикованная к своему месту и даже поворачивалась вокруг своей оси, топала ногой на припеве, руки ее жили какой-то своей, подчиняющейся только музыкальному ритму жизнью, ноги ходили и туда, и сюда, временами даже слегка вприсядку. Раскрепощенность тети Маши совершила чудо: ряды танцующих пополнились. Под конец она вытянула танцевать тетю Люду, и они, сцепившись локтями, пусть уже иногда и не попадая в такт, но радостно и вольно закружились в танце.
Выступление тети Маши осталось яркой вспышкой в мутном болоте однообразия. В конце был, как всегда, медленный танец. Несколько пар, в том числе и Лика с Борисом, медленно топтались, поворачиваясь одновременно вокруг своей оси. Очень романтично.
Театр уныния прервал гвоздь программы – торт. Его выкатили под фанфары и бенгальские огни. Было он, как и положено, трехъярусным, украшенным розочками из крема по бокам и фигурками новобрачных вверху. Лика представляла торт более изысканным и оригинальным, но и этот, хотя и был неидеален, стоил немало. Так что сойдет, решила Лика. Настал волнительный момент, финальная традиция современной свадьбы: разрезание торта женихом и невестой вместе. С таким сложным заданием могла справиться только самая дружная и гармоничная пара. Под рукой Бориса рука Лики чувствовала себя спокойно и уверенно. Фактически все сделал он, ей нужно было только расслабиться и не мешать. Все прошло удачно, и первый – драгоценный – кусок забрал ведущий, чтобы его продать. Начался аукцион – еще одна новая традиция. Ах, как умело нахваливал торт свадебный шоумен. Сразу захотелось вкусить это райское наслаждение: воздушный, слегка рассыпчатый бисквит, нежнейший, тающий во рту крем… Однако торг только начался. Желающие, по канону, появились скоро. Начали с цены в 100 рублей, а закончили 5000. Торги прошли, в целом, успешно. В копилочку молодых добавили еще одну радующую глаз купюру.
Финальным аккордом был фейерверк, но Борис его уже не увидел: заснул лицом в торте. Что ж, тоже весьма канонично, как в кино. Удивительно, как живучи набившие всем оскомину штампы искусства. Когда смотришь фильм, думаешь: ну все понятно, раз свадьба, то сейчас все напьются, потом будет драка, а под утро жениха будут заносить друзья. Ну сколько можно? Все это мы уже видели тысячу раз! Надоело. А потом наблюдаешь то же самое в реальной жизни, иногда даже еще омерзительнее и противнее. Почему-то популярность подобных штампов в жизни не падает, и тогда уже непонятно, это у нас как в кино или в кино как в жизни? Это кино изобилует штампами или сама наша жизнь? Казалось бы, что может быть банальнее, чем заснуть лицом в торте? Однако вот он, Борис, лежит на мягкой подушке из белкового крема и сочного бисквита и сладко посапывает. Лика хотела бы, обнявшись с ним, смотреть, как зажигаются и гаснут в черном небе разноцветные огни, но и одной было тоже хорошо, только немного грустно. Впрочем, хоть и обидно, и как-то неудобно, а все-таки ничего страшного не случилось. Подумаешь, немного перебрал. Свадьба же. Со всеми бывает.
Заносили Бориса в квартиру друзья. С шутками и прибаутками положили на диван, виновато поздравили еще раз Лику, подбодрили словами: «Не переживай, ну подумаешь, перебрал чуток мужик, женятся ведь не каждый день. Все у вас будет супер!» – и ушли. Лика в растерянности стояла перед диваном. Расправить его она не успела, а теперь это было невозможно: Борис распластался по дивану со всей свободой самоощущения спящего. Впрочем, можно было его немного подвинуть и втиснуться. Однако спать до сих пор не хотелось. Лика опустилась на колени, развязала шнурки на его туфлях, сняла их и дурно пахнущие носки, потом встала,
А сейчас она сидит в обычной квартире с советскими обоями, стандартной, «бабушкиной» мебелью, маленькой кухонькой и рассчитанной на 1 человека прихожей. Стоит спертый, липкий воздух, нагревшийся в течение жаркого дня, и даже открытые окна не помогают, и ночь не дарит свежести и прохлады. На диване храпит пьяный муж (боже, все как в кино), и совсем не похоже, что только недавно закончилась ее свадьба.
Лика выдохнула, вытерла слезы, повернула голову налево и увидела пианино. Оно стояло здесь еще со времен бабушки Бориса, давно умершей, и было расстроено. Лика, когда переехала сюда, обрадовалась: можно будет снова начать играть (она окончила музыкальную школу, но в училище не пошла, а свое пианино в порыве безудержного максимализма и разочарования в собственных способностях продала). И вот спустя столько лет к ней вернулось желание играть. Наличие у Бориса инструмента казалось знаком, и Лика была полна приятного предвкушения забытого уже ощущения прикосновения пальцев к клавишам. Но пианино надо было настроить, играть на нем даже непритязательной Лике было сложно. Она хотела найти настройщика, но Борис все время откладывал: то он забывал позвонить по телефону, который дали Лике знакомые, то ему не нравился настройщик… Да и играть не получалось: днем Лика тоже была на работе, а вечером Бориса раздражала ее игра. Он говорил, что хочет после работы отдохнуть, а не слушать бесконечно одну и ту же мелодию. Лике сложно было вспоминать то, что она играла в музыкалке, да и разбирать новое тоже, поэтому каждый такт приходилось повторять по 20 раз. Она понимала, что это утомительно слушать со стороны. Может быть, теперь, когда она выйдет в декрет, получится играть днем, пока Борис на работе.
Она задумчиво открыла крышку пианино, села на стул и как будто нажала на клавишу, оставив руку в воздухе. Пальцы сами вспоминали заученные движения, и вскоре Лика уже самозабвенно, но беззвучно играла свою любимую мелодию. Беззвучно для других: для соседей, для упоенно спящего Бориса. Но в ее голове эта мелодия звучала сладкими нотами вечной любви и блаженной неги. Собственно, так она и называлась: «Вечная любовь». Играя, Лика представляла, конечно, Париж. Золотые, с ржавыми прожилками, осенние листья медленно перекатываются ласковым ветром по бесконечным набережным. Эйфелева башня виднеется вдали. Уличные кафе, несмотря на прохладную погоду, заполнены пьющими кофе парижанами. На улицах танцуют пары – свободно, никого не стесняясь. В зеркале Сены отражается Лувр, на ступенях набережных сидят пары влюбленных и целуются. Все это Лика видела в интернете, все было овеяно романтической дымкой. Казалось, по Парижу разлита любовь.
Лика услышала «Вечную любовь» по радио в 7 классе и влюбилась. Рассказала учительнице в музыкалке, та нашла ноты, и следующие полгода Лика разучивала композицию, пытаясь такты слить в музыку. Столько личного участия и труда было в это вложено, что и сейчас не забыть. Она, конечно, играла не так хорошо, как хотелось бы, но в ее сознании мелодия звучала идеально. С каждым тактом становилось легче дышать, как будто в жизнь возвращался воздух. Осторожно закрывала крышку Лика уже с чувством легкости и удовлетворения.
Самое время спать, решило она, и пошла в ванную. Смытый макияж обнажил большой синяк под глазом. Лика пристально посмотрела на себя в зеркало. Синяк вернул ее из страны грез в жестокую реальность.
Это случилось за два дня до свадьбы. По телевизору шел стендап. Борис сидел вальяжно на диване, смотрел и временами увлеченно хохотал. Лика доделывала ужин на кухне: не успела немного к его приходу с работы. Все уже было почти готово: гречка почти доварилась, котлеты почти дожарились. Лика хотела только еще добавить соленых огурцов, чтобы разнообразить нехитрую трапезу. Банка огурцов никак не хотела открываться. Лика пробовала уже и просто так, и с полотенцем, и ножом поддевала крышку, чтобы впустить в банку воздух – ничего не выходило. Оставалось попросить жениха. Лика вошла в комнату, осторожно остановилась в дверях и, затаившись и дождавшись перерыва между выступлениями, спросила:
–
Боря, ты не мог бы открыть банку с огурцами, пожалуйста? Я хочу их добавить к ужину, а у меня не получается…
–
Да-да, сейчас.
Выдохнув, Лика ушла на кухню. Но шли минуты, а Борис не приходил. Она вновь направилась в комнату, робко, тихонечко спросила:
–
Боря, ты придешь? Это всего на минуту…
–
Что? Зачем?
–
Открыть банку с огурцами, я просила.