Приятные ночи

Страпарола Джованфранческо

И поскольку у всех, кто преисполнен невежества, постоянно на устах одни и те же слова, а именно, что людям богатым незачем и не пристало учиться, так и он, будучи изрядно богат, извлёк ничтожно малую пользу, а вернее, не извлёк ни малейшей пользы из своих занятий гражданским, а также церковным правом. Желая, однако, несмотря на своё невежество, ни в чём не уступать учёнейшим людям, которые в непрерывных занятиях не зря потратили масло и время { 242 }, он самонадеянно попытался добиться степени доктора. Итак, он подал соответствующее прошение в университетский сенат и получил от него пункты на предмет открытого диспута, в котором не безуспешно отстоял то, что хотел, именуя чёрное белым, а зелёное чёрным и считая всех остальных столь же слепыми, как слеп был он сам. Тем не менее благодаря везению, деньгам, покровительству и дружеским связям, он был признан достойным докторской степени и наделён ею. И вот, сопровождаемый целой толпою почтенных особ, под звуки дудок и труб он прошествовал по всему городу и вошёл к себе в дом, облачённый в шёлковую одежду пурпурного

цвета, больше похожий на какого-нибудь посла, чем на учёного.

242

...не зря потратили масло и время...
– Имеется в виду масло, пошедшее на освещение в тёмное время суток.

Однажды этот великолепный вельможа, одетый в пурпурное платье и короткий бархатный плащ, нарезал небольшими лоскутками бумагу и, соединяя их в связки, наподобие тех, в каких нотариусы хранят свои документы, складывал их в предназначенный для этого ящик. На вопрос случайно заставшего его за этим отца, что он с этими бумажками собирается делать, тот ответил ему такими словами: "Ах, отец, я прочитал в книгах по гражданскому праву, что на приговоры должно смотреть как на своего рода случайности. Изучив самый дух, а не букву законов, я и составил наугад эти связки, в которых отметил некоторое число приговоров, которые, если так будет угодно богу, я без труда и хлопот буду выносить спорящим сторонам, когда с вашей помощью стану судьёй Главной судебной палаты. Не кажется ли вам, мой отец, что я основательно и досконально исследовал это дело?" Выслушав вышесказанное, отец Чезаре чуть не умер от огорчения; он повернулся к нему спиной и оставил своего незадачливого сынка пребывать и дальше в невежестве.

Не без величайшего удовольствия выслушало достопочтенное общество сообщенную Катеруццею забавную сказку. После завершения вызванной её рассказом беседы Синьора приказала рассказчице предложить также загадку, и Катеруцца, не дожидаясь повторного напоминания, произнесла:

Скажи-ка, друг, где то, что я на сутки Тебе доверил между ног зажать: Что ты с ним сделал? Это ведь не шутки, Ну, отвечай, я должен всё узнать. – Что взволновался? Не пройдёт минутки, Приятель, успокоишься опять: Того, в чём нам веселье и отрада, Так у меня полно, что бьёт по заду.

Прослушав загадку, всякий устремил взор на другого, не зная, что сказать по её поводу, но Катеруцца, догадавшись, что никто прочитанной ею загадки не понял, проговорила: "Синьоры, перестаньте ломать себе голову над разгадкой, ибо я сейчас вам её сообщу, хоть и считаю себя недостойною этого. Существовал некий юноша, который одолжил своему другу лошадь, дабы тот на ней съездил в поместье; друг, однако, продал её. Воротившись назад из поместья, он наткнулся на юношу, который потребовал у него свою лошадь, и, не видя её, немало встревожился. Друг успокоил его, убеждая не волноваться ибо деньги за проданную лошадь при нём и лежат в его кошельке, который свисает у него сзади и колотит его по пояснице". После разъяснения хитроумною Катеруццей предложенной ею загадки, Синьора устремила взор на Тревизца и учтиво подала ему знак последовать установленному порядку, и тот безропотно и покорно начал повествовать следующим образом.

Сказка XI

Некий нищий монашек покидает Колонью { 243 }, чтобы пуститься в Феррару, и, настигнутый ночью, укрывается в какой-то усадьбе, где с ним приключилось нечто, премногоего напугавшее

В нас вселяют страх, любезные дамы, иногда чрезмерные наши дерзания, а иногда и робость нашей души, которой, однако, полагалось бы бояться только того, что способно причинить вред, а не того, чего бояться вовсе не следует.

Итак, милые дамы, я хочу рассказать вам про случай, отнюдь не придуманный мною, чтобы вас позабавить, а самый что ни на есть всамделишный и приключившийся в наши дни с неким нищим монашком, причём не без изрядного для него ущерба. Этот монашек, покинув Колонью, чтобы пуститься в Феррару, миновал Бадью и Полезине ди Ровиго и, добравшись до земель герцога Феррарского, был застигнут ночною тьмой. И хотя сияла луна, тем не менее, будучи ещё совсем юным, в одиночестве и оказавшись к тому же в чужих краях, он боялся, что его могут убить разбойники или растерзать звери. Не зная, где ему приклонить голову, и совсем без денег, бедняжка заметил усадьбу с внутренним двориком, расположенную в некотором удалении от других. Войдя внутрь дворика так, что никто его не увидел и не услышал, он направился к стогу соломы, к которому была приставлена лестница, и, поднявшись наверх, устроился там, как мог, на ночлег. Едва монашек улёгся спать, как во дворе появился щеголевато одетый молодой человек, у которого в правой руке был меч, а в левой - небольшой круглый щит и который тотчас же принялся тихо посвистывать. Услыхав свист, монашек решил, что его обнаружили, и от страха волосы его поднялись дыбом; перепуганный насмерть, он замер и затаился. Вооружённый молодой человек был священником этой деревни, сгоравшим от любви к жене хозяина той усадьбы, где приютился монашек. И вот, когда монашек пребывал в неодолимом страхе, вдруг из дома выходит пухленькая и свежая молодая женщина в одной рубашке и направляется к стогу соломы. Едва увидев её, священник отбросил свои меч и щит, бегом устремился к ней и принялся её обнимать и целовать, причём и она ему отвечала тем же. Потом они оба легли на землю возле стога соломы, и священник, приподняв спереди

рубашку возлюбленной и взяв в руку ту вещь, которой располагают только мужчины, сунул её в предназначенную для этого самого щелочку.

243

Колонья - городок в Италии к западу от Падуи.

Наблюдая сверху за всем происходившим внизу, монашек несколько успокоился, рассудив, что священник явился сюда, разумеется, не за тем, чтобы учинить ему неприятность, но чтобы насладиться с любимой женщиной. Посему, набравшись смелости, монашек вытянул шею над стогом соломы, дабы получше видеть и слышать творившееся внизу у влюбленных, и до того высунулся наружу, что голова его перевесила своей тяжестью всё остальное. Дело кончилось тем, что, не будучи в состоянии удержаться на скользкой соломе, он сверзился прямо на увлечённых любовью, и притом не без урона для себя, ибо немного повредил себе на одной ноге коленную чашку. Священник и женщина, которые были, можно сказать, в ударе и наслаждались без устали и вовсе не помышляли о завершении своих самозабвенных трудов, увидев чёрные одежды монаха и такой же его капюшон, впали в сильнейшее замешательство и сочли, что перед ними какой-нибудь ночной призрак. Преисполнившись страха и бросив на произвол судьбы меч и щит, они ударились в бегство.

Что до монашка, то и он не без страха и не без боли в разбитой коленке, со всех ног пустился оттуда и, забившись в угол того же стога соломы, устроил там для себя глубокое логово и спрятался в нём. Опасаясь разоблачения, ибо его меч и щит были всем отлично известны, священник бесшумно приблизился к стогу соломы и, не увидев на этот раз никаких призраков, поднял с земли меч и щит и, всё ещё охваченный сомнениями и подозрениями, удалился к себе. На следующее утро, желая отслужить мессу пораньше, дабы освободить себе время для выполнения и других лежащих на нём обязанностей, он стоял у дверей своей церкви, поджидая причётника, который должен был помогать ему по ходу богослужения. И вот, пока священник, как сказано, пребывал в ожидании, ему на глаза внезапно попался монашек, который проснулся и встал ни свет ни заря из боязни, что его обнаружат и как бы в этом случае не стряслось беды. И когда он подошёл к церкви, священник поздоровался с ним и спросил, куда это он и притом в одиночестве направляется. Монашек ответил: "Иду в Феррару".

На вопрос священника, спешит ли он, монашек ответил, что нет, не спешит, и в Ферраре ему подобает быть только к вечеру. Спрошенный священником и о том, не пожелает ли он помочь ему в богослужении, монашек ответил согласием. Видя, что на сутане и капюшоне монашка много соломинок и что одежда у него чёрная, священник подумал, а не тот ли перед ним призрак, который устрашил его ночью, и произнёс: "Брат мой, а где вы спали минувшею ночью?" На что монашек ответил: "Я спал на стоге соломы невдалеке отсюда и, к несчастью, сильно расшиб колено". Услыхав эти слова, священник ещё больше уверился в правильности своей догадки, и монашек покинул его не прежде, чем выложил всё, как оно было на деле. Отслужив со священником мессу и пообедав с ним, монашек ушёл со своей разбитой коленною чашечкой. И хотя священник просил его заглянуть на обратном пути и заночевать у него, ибо ему хотелось, чтобы монашек самолично рассказал женщине обо всём с ним приключившемся, тот, тем не менее, не пришёл: предупреждённый сновидением воздержаться от этого, он возвратился в свой монастырь другою дорогой.

По окончании сказки, которую рассказал Тревизец и которая заслужила немало похвал, он, не теряя времени, начал свою загадку и прочёл такие стихи:

Возьму её; побольше пяди шея, Прижат ко мне округлый твёрдый зад. Ласкаю милую свою, лелею, Но ею с каждым поделиться рад. Сударыня, тружусь я, как умею - Здесь нужно меру соблюдать и лад. Уверенно её сжимают руки, И сладки мне любви блаженной звуки.

Предложив эту загадку, Тревизец сказал: "Я не хотел бы, высокородные дамы, услышать от вас упрёк в том, что позволил себе нарушить должную скромность, заранее зная, что загадка моя покажется вам непристойной и может оскорбить ваш целомудренный слух. В действительности, однако, в ней не содержится ничего непристойного; напротив, она имеет в виду предмет, который вам очень нравится и доставляет немалое наслаждение. Итак, загадка моя обозначает не что иное, как лютню, гриф которой в высоту больше пяди, а корпус покоится у бёдер того, кто играет на ней". Все восторгались предложенной Тревизцем тонкой загадкой, и особенного одобрения она удостоилась от Синьоры, которая охотно прослушала её объяснение. Но едва разговоры замолкли, Синьора приказала Изабелле приступить к сказке, и та, будучи не глухой и равным образом не немой, начала её следующим образом.

Сказка XII

Гильельмо, король Британии, захворав тяжёлой болезнью, призывает к себе всех врачей, какие только у него были, дабы они помогли ему излечиться и впредь не болеть.

Маэстро Готфредо, врач-бедняк, даёт ему три предписания, и, руководствуясь ими, он излечивается и больше никогда неболеет

Родившимися в рубашке и даже отмеченными перстом божиим принято считать тех, кто с успехом оберегает себя от всего, что ему вредит, и, следуя своим естественным побуждениям, тянется к тому, что для него благостно и полезно. Но и в старину очень редко встречались, а теперь и того реже встречаются люди, склонные соблюдать в своей жизни определённые правила. Однако вовсе не так произошло с одним королём, который, стремясь сохранить здоровье, обратился к врачам и, получив от одного из них три предписания, неуклонно следовал им и больше никогда не болел.