Приютка
Шрифт:
– Нет здесь своих, нет и быть не может! – вдруг закричала Анна, - Свои в приюте остались, хотя и там их нету, пораскидало по всей Москве, кто у сапожника в учениках, кто в лавке служит, а кого с фабрики в Забайкалье забрали.
– Тише, тише, - начала успокаивать ее женщина, - Не волнуйся только. Сама же видишь, власть какая поганая, всех пораскидало, одна ты осталась. А во всем царь виноват.
Знала бы женщина, что будет дальше, ни за что бы не подошла к Анне. Девица накинулась на нее с кулаками и периодически крутила головой по сторонам, в
– Да вы все виноваты в том, что страну разваливаете! – кричала Анна, - А царь если и виноват, то только в том, что слишком мягко с вами, б….ми, обходится.
Краем глаза Анна увидела нож и схватила его.
– Тише, - начали говорить все со стороны, - Нож положи, мокрушницей* станешь, жизнь себе испортишь.
– А я ее и без того испортила уже, когда с этой нечистью связалась, ненавижу вас всех, - кричала Анна.
Тем временем, в камеру уже вбежал конвой и начал оттаскивать Анну от других людей, в которых та вцепилась мертвой хваткой.
– Проклятые политические, жизнь мне сломали! – кричала Анна, пока ее вели по коридору. Вдруг осознав, что ее, вполне возможно, снова ждет, девушка начала уже упираться и не идти за жандармами.
– Рядченко смекнула, что ей светит, упирается, - засмеялись жандармы, - Ничего-ничего, сейчас дойдем и снова получишь по полной программе.
И снова карцер, ставший девушке уже таким знакомым и родным. Девушка с трудом забралась на койку и, аккуратно улегшись, горько заплакала.
*убийцей
По иронии судьбы буквально на следующий день в централе была проверка. Специально приехавшие люди разбирались с ситуацией в централе, все ли идет по плану.
– Почему Рядченко, которая по приговору суда должна находиться на Нерчинской каторге, до сих пор в централе? – спросил проверяющий начальника централа.
– Почему не в Забайкалье? – от неожиданности даже переспросил начальник, - Да потому что это себе дороже, в Забайкалье ее оставлять. Вон, прочитайте ее личное дело, постановление о переводе ее в централ. Кстати, недавно за ней не уследили, так она одну женщину чуть было ножом не покалечила. Так что сейчас в карцере отдыхает, а вы говорите, почему не в Забайкалье.
Этого объяснения проверяющему хватило.
Вскоре Анна узнала, что далее она будет снова находиться в одиночной камере, для безопасности окружающих. Это известие девица приняла равнодушно. Анна отказалась выходить на работу, и все время проводила наедине с собой. Пока снова, как и в прошлом году, ближе к июлю не захотела продолжить раскрашивание матрешек – доверять режущие инструменты девушке снова побоялись.
К сентябрю 1888 года Анна окончательно успокоилась и затосковала в одиночной камере. После долгих просьб девицу снова вернули в общую камеру. Там, снова среди уголовников, девушка почувствовала себя более-менее свободно и спокойно.
На этот раз Анна решила придумать другую легенду, почему она за решеткой.
– Ну и за что на галеры* попала? – спросили в первые же дни Анну заключенные, ожидавшие этапа.
К этому вопросу девица была готова, поэтому, не задумываясь, ответила:
– За кражу, - коротко ответила Анна. Сказка про лошадку девице поднадоела, и она решила сочинить что-нибудь новенькое.
– Подожди, какая еще кража? – услышала девица знакомый голос и обернулась. Чуть в отдалении стояла женщина, с которой она пару раз пересекалась в Забайкалье. По всей видимости, она возвращалась уже обратно, в Москву, - Люди, все она врет, это политическая, которую с Карийских рудников сплавили подальше, чтобы она там ничего не разнесла.
Анна слушала пересказ своей жизни в Забайкалье и снова закипала.
– Да как ты смеешь всякий бред нести! – крикнула Анна, но это не помогло.
– Итак, даже в одиночной камере она не успокоилась и целыми днями орала, что ее ни за что сослали в Сибирь, что она ни в чем не виновата, а виноваты те, кто сагитировал ее на все это… - услышала девица.
– Ты что творишь? – крикнула Анна и, будто в подтверждение своих слов, набросилась на говорящего.
Началась драка, некоторые попытались оттащить девицу от обидчицы, но это им не удалось – Анна вцепилась мертвой хваткой. Наконец, кому-то в голову пришло позвать охрану.
Стоя в карцере у зарешеченного окна с разбитой губой, девица в голос ревела от обиды – не успела она вернуться к людям, как снова что-то произошло, вспоминала охрану из Забайкалья, которая по прошествии времени казалась девице ласковыми сопровождающими, и вспоминала Московский полицейский участок, где максимум, что позволяли себе жандармы, так это аккуратно под руки таскать заключенных.
«Вот изверги…» - думала Анна, - «Вечно руки распускают, такое чувство, что свое мастерство им тренировать не на ком… Руками измолотили, плеткой прошлись, садисты какие-то…»
Со злости ударив кулаком в железную дверь, Анна сразу же пожалела о своем глупом поступке – ко всему прочему начала болеть еще и рука.
«Мало мне проблем, так еще и рука сейчас болеть будет», - подумала Анна, - «Ай, пусть болит до кучи, можно подумать, все остальное в порядке».
– Головой, головой постучи! – раздался голос за дверь, - Может, мозги обратно встанут на место. Обратно в Забайкалье захотела? Им нервы трепать. Ничего страшного, начальник сказал, что потом остаток срока будешь досиживать только в одиночке и ни на какую работу не выйдешь.