Признание моджахеда
Шрифт:
Из угла раздался голос Дольского:
— Валюша? Духи и тебя решили посадить в яму? Такой низости я, честно говоря, от них не ожидал.
Оператор поднял голову вверх, крикнул:
— Эй, охранник!
В отверстии показалась голова душмана:
— Чего твой надо?
— Мой надо, чтобы твой передал хозяину, что он вонючка со свалки, понял?
— Мой не передаст ничего!
— Не передаст? А я думал, педераст!
— Нет! И больше не кричат. Вода лить буду, хлорка бросать буду! Совсем
— А я тебе потом яйца отрежу, козел!
— Твой ничего не режет. Мой режет!
— Иди отсюда, балбес!
— Не кричать больше! Понял?
— Я твой нюх топтал, чурбан, это твой понял?
Дольский завелся, передразнивая охранника.
В их перебранку вступил Сергинский:
— Владимир Алексеевич, да не злите вы их ради бога. И так наше положение незавидное. Поместили в какой-то хлев, ни умыться, ни в туалет сходить, а если охранник еще воды с хлоркой нам нальет, мы же задохнемся тут, глаза повредим.
Оператор ответил:
— А ты, Антон Дмитриевич, передай наверх, что желаешь к духам в услужении перейти, глядишь, они и выпустят тебя отсюда.
— Ну зачем ты так, Володя!
— Затем! Не думал я, что ты такой тряпкой окажешься.
Дольский помог Валентине устроиться на топчане, покрытом старой, грязной кошмой. Спросил:
— Если не секрет, Валюша, о чем духи с тобой беседовали?
— Да какой, Вова, секрет? Нас захватили из-за меня.
— Из-за тебя? Не понял.
— Что ты не понял? Вспомни, кто мой отец, и все поймешь!
— Духи хотят за тебя выкуп получить?
— Да!
— А ты что решила?
— Пока ничего. Их главарь, Исмаил-Хан, требовал, чтобы я по спутниковому каналу связалась с отцом и попросила его заплатить за наше освобождение.
— А ты?
— А я сказала, что мне надо подумать, как поставить разговор с отцом. Ведь он же не знает, что я отправилась в Афганистан.
— Ты не сказала родным, что летишь в Афган?
— Конечно, нет. Иначе отец сделал бы все, чтобы меня не включили в съемочную группу.
— Слушай, а действительно, с чего это ты решила лететь сюда? Ладно мы, нам на жизнь зарабатывать надо, но ты-то упакована по полной программе. И муженек будущий, слышал, из так называемого высшего света. Далась тебе не только эта командировка, но и работа на телеканале?
Валентина вздохнула:
— Не все так радужно в моей жизни, как ты это представляешь. А муженька у меня из «высшего света», если выберемся отсюда, не будет. Пошел он к черту, подонок.
— Чего это ты о нем так ласково?
— Есть причина.
— Не хочешь говорить, не надо. А отцу позвони. Пусть вытащит тебя!
— Разговор идет о нас всех.
Дольский невесело усмехнулся:
— Да нет, Валюша, мы с Сергинским вне игры. Нас с ним отсюда уже не выпустят.
— Это
— Какие бы ни были. Исмаил-Хан согласится отпустить всех, но в лучшем случае, получив бабки, отпустит только тебя. Кстати, сколько он запросил за освобождение?
— Десять миллионов.
— Долларов?
— Ну не рублей же!
— Неплохой аппетит у этого Исмаил-Хана.
— Неплохой. Но мы или все выйдем отсюда, или никто.
— Не глупи, Валюша. Отпустит — уходи. Убивать нас духам резона нет, определят в рабство. А там, глядишь, с твоей помощью и мы обретем свободу. Так что не геройствуй.
Оператор посмотрел на часы:
— 13:28 местного времени. Если у тебя, Валюша, сутки на размышления, то и нас наверняка до часу завтрашнего дня духи не побеспокоят. Ну разве что жратву передадут. Выспимся. Хоть и хреноватенько в этом подвале, но он имеет одно существенное преимущество перед помещениями наверху. Здесь, по крайней мере, не жарко!
— Это точно!
Валентина легла с края топчана, глубоко задумавшись.
Глава 6
Афганистан. Крепость Хандар, вторник, 12 июля.
Время для пленников в подвале тянулось медленно. От ужина и завтрака журналисты отказались. Попросили воды умыться. Охранник спустил им на веревке кувшин. Заложники немного привели себя в порядок. Все ждали вызова Валентины к главарю банды, но в 9:00 решетка колодца, ведущего в подвал, отъехала в сторону, и к пленникам упала веревочная лестница. В проеме показалась физиономия коменданта крепости, Назима Натанджара:
— Эй, кроты, вы еще живы?
Дольский ответил:
— Твоими молитвами! Лоб о пол не разбил?
Комендант, видимо, находился в хорошем настроении. Он рассмеялся:
— За тебя, неверный, пусть твоя мать в Москве молится. Так, почему не ужинали и не завтракали? Решили объявить голодовку? Не советую. Откажетесь от обеда — пищу больше предлагать не будем, затем прекратим давать воду. Посмотрю я, как вы запоете через пару суток. Ладно, не хотите жрать, шайтан с вами. А ты, оператор, поднимайся-ка наверх!
— Чего я там забыл? — спросил Дольский. Мне и здесь неплохо!
— Ты плохо понял? Исмаил-Хан желает тебя видеть.
— Сам Исмаил-Хан? И чем это я заслужил подобную честь?
— Вылезай, сказал, или я прикажу своим людям вытащить тебя из подвала. Но когда тебе сломают пару ребер и выбьют зубы, будешь пенять на свою ослиную тупость!
— Зачем же обижать животных? Они поумнее любого из вас будут!
— Так ты поднимаешься?
Дольский вздохнул:
— Поднимаюсь. Что-то не хочется остаться без зубов со сломанными ребрами.