Признательные показания. Тринадцать портретов, девять пейзажей и два автопортрета
Шрифт:
А никак не откликаются. В лучшем случае громыхнут пестрыми метафорами — как многоопытный А. Проханов в своих передовицах-страшилках, или вздохнут меланхолично — как юный С. Шаргунов:
«Вообще говоря, бедность поэтична. Благословенная бедность. Четкость зябкой зари, близость к природе, к наивным следам коз и собак на глине, полным воды и небес, худоба, почти растворение…» [28]
Что думают о народе? А вот что:
«Если идолы благосостояния и удовольствия заменяют народу Веру, этот народ стирается. (…) О душе думать нужно. Делать зарядку и правильно подмываться» [29] .
28
«Новый
29
«Ex libris Независимой газеты», 19.06.2003.
Воля ваша, но мне эти формулы народолюбия и антибуржуазности кажутся тем, чем они и являются: провокацией.
Рассчитанной на отклик — но отнюдь не народа, что, знамо дело, способен только на бунт, бессмысленный и беспощадный, и, уж конечно, отнюдь не «капиталистов» Б. Березовского, В. Когана, В. Лейбмана и tutti quanti, вкладывающих деньги в р-р-революционную фронду отечественных «экслибристов», «маргинистов», «консерваторов», «нацбестовцев» и иных многих.
А на наш с вами отклик.
На то, что мы — интеллигенты, либералы, шестидесятники, люди нормы и просто взрослые люди (нужное подчеркнуть) — охнем и перекрестимся, прочтя у назвавшегося груздем черносотенца Мити Ольшанского:
«Страна умерла, но в одной, отдельно взятой точке империи этому геополитическому убийству все-таки помешали. Не стоит село без праведника — Белоруссия, наш старый форпост в борьбе с Врагом, чудом выжила и назло всему “цивилизованному миру” (равно как и против “интересов” набивающейся в него России) демонстрирует, что можно жить по-другому. Казалось бы, президенту Лукашенко и здравый смысл, и нищета страны могли подсказать такое лизоблюдство перед США, что и Прибалтика с Украиной на этом фоне казались бы великодержавными. (…) Но вопреки подловатым законам эпохи Лукашенко не сдался» [30] .
30
«Консерватор», 25.04–1.05.2003.
Или на то, что потащим в кутузку — в данном случае за русофобию и соответственно за разжигание межнациональной розни — жовиального Диму Быкова, который, с удовлетворением заметив, что евреи в России «везде: и в культурной, и в политической, и в экономической элите», басом молвит об их локомотивной роли в отечественной истории:
«Евреи вынуждены были в России стать диссидентами, революционерами, олигархами, а теперь вот и государственниками, потому что русские продолжают от этого воздерживаться.
Еврей ведь — тот, кого много, тот, кому всегда чего-то надо; среди русских, между прочим, их тоже полно, но они почему-то предпочитают реализовать свои таланты в сфере пыточной, репрессивной или криминальной» [31] .
31
«Консерватор», 28.02–6.03.2003.
Так что не станем уж лучше ни возмущаться, ни городового кликать — как к Ольшанскому, уродившемуся, похоже, без царя в голове, так и к Быкову, в голове у которого царь, безусловно, есть, но блуждающий, поминутно меняющий имена и явки: то он анархистом прикинется, то государственником, то за В. В. Розанова
Они ведь — и Ольшанский, и Быков, и Шаргунов, и Пирогов, и иные многие — не вполне всерьез говорят то, что говорят. А чтобы самим упастись и нас упасти от скуки и интеллектуальной рутины. Чтобы провокацией разбудить задремавшую общественную мысль, а мысли художественной дать креативный, творящий импульс. Чтобы, может быть, и пужнуть, если найдется кого, так как
«даже деревянный муляж автомата заставляет ползти по жирной спине лакеев нового мирового порядка липкую струйку предгибельного пота» [32] .
Они, словом, — играют.
3
Иногда, конечно, заигрываются — как Александр Бренер, который шесть месяцев, помнится, отсидел в голландской тюрьме за то, что нарисовал знак доллара на картине Малевича «Супрематизм». Или как Эдуард Лимонов, которому идея вооружить «другую Россию» калашниковыми обошлась в два с лишним года отсидки, и отнюдь, отнюдь не в (бени) люксовом комфорте.
32
«Завтра», 2002, № 46.
Иногда, если городовой перестает понимать шутки, дают деру — как сексуальный революционер Ярослав Могутин, получивший в США статус политического беженца после серии скандальных публикаций в газете «Новый Взгляд». Или как лидер Союза революционных писателей Дмитрий Пименов, укрывшийся в Чехии после того, как прокуратура решила проверить, действительно ли в шутку и действительно ли сдуру он принял на себя ответственность за взрыв на Манежной площади.
Но чаще — однозначно определяя свою позицию как антибуржуазную — просто играют, и в этом смысле сказанное Александром Агеевым про то, что «критиковать капитализм — дело легкое и приятное, всякий критикующий может опереться на давнюю и авторитетную традицию (даже несколько традиций, среди которых христианская и марксистская)» [33] , явно нуждается в пополнении еще одной и сегодня более влиятельной, чем остальные, традицией — игровой или, если угодно, хулиганской.
33
«Время МН», 22.02.2003.
Играют в евразийство — как Александр Дугин.
В «незримую империю» — как авторы «Амфоры» Павел Крусанов, Александр Секацкий, Сергей Носов, Сергей Коровин, Наль Подольский, Владимир Рекшан, обратившиеся к президенту Путину с требованием вернуть России Босфор и Дарданеллы.
В «Фиолетовый интернационал» — как прозаик Алексей Цветков.
В литературный тотализатор — как критик и издатель Виктор Топоров, добившийся того, что голос члена жюри «Национального бестселлера» покупается теперь за бутылку водки, а на фаворитов премии уже делают ставки.
В воинствующий атеизм — как художники-нонконформисты, устроившие под водительством Андрея Тер-Оганисьяна провокационную выставку в музее А. Д. Сахарова…
Да мало ли кто во что играет!..
И — поскольку мы с гневом отвергли гипотезу о заказном характере этих игр — возникает вопрос: зачем?
Ответы разнятся.
Кто-то, отягощенный высшим образованием и комплексом идей интеллектуального прогрессорства, играет затем, чтобы и вестернизирующуюся Россию вписать в леворадикальный контекст, вот уже полвека не выходящий из моды на сытом Западе.