Призовая охота
Шрифт:
Я отвернулся и стал смотреть мимо высовывающегося из маски «ночь» чьего-то носа. Вдоль дороги мирно плыли успокаивающие душу пейзажи. Мне особо и успокаиваться не нужно было, тем не менее я с удовлетворением продолжал смотреть на эти знакомые с детства поля и перелески...
Для допроса меня доставили в СИЗО, где есть специальное помещение. Кто-то когда-то мудро решил, что проще следаку приехать в СИЗО, чем возить к нему задержанного или арестованного. Сермяжная правда в этом была, потому что такой, например, заключенный, как я, может убежать при переезде. Сама процедура первоначального допроса была недолгой. Вел допрос вовсе не старший следователь Воронец, а какой-то капитан-дознаватель.
Не считая стандартных анкетных данных, которые я не скрывал и которые дознаватель внес в «шапку» протокола, весь разговор сводился к одному – к драке на дороге, которую я, естественно, видел в Интернете. Здесь даже отпираться было бесполезно, поскольку я уже ответил на том же сайте какому-то бывшему моему солдату, не пожелавшему себя назвать. И, думаю, что никого не удивил своим утверждением, что это был не я. На естественный вопрос, где я находился в это время, у меня был только один ответ, согласованный с генералом Лукьяновым – на часы не смотрел, могу только предположить, что в это же время ехал по МКАДу в сторону дома мамы. То есть я признавал, что должен был находиться где-то неподалеку. Вернее, предполагал, что должен был находиться неподалеку, но категорично утверждать этого не мог. Ну, не всегда же человек за временем следит. Если торопится куда-то к определенному моменту, он, конечно, может отчитаться по минутам, с этим я соглашусь. А если не торопится, если едет в свое удовольствие, занятый собственными мыслями, то и на часы смотреть, как я полагаю, ему вовсе не обязательно. И нет в Уголовном кодексе статьи, по которой наказывают людей, не следящих за временем. Это естественное состояние любого человека, в том числе и офицера спецназа ГРУ. То есть я отметал претензии, высказанные капитаном-дознавателем относительно того, что офицер спецназа ГРУ должен и обязан знать время точно. Не обязан я, если у меня нет для этого необходимости.
Камера мобильного телефона не зафиксировала момент, когда «Порше Панамера» остановилась перед моей машиной, и было неясно, имело ли место хоть какое-то столкновение транспортных средств. Но на фотографиях, приехавших вместе с нами из деревни, я отчетливо рассмотрел в мониторе ноутбука дознавателя царапины на своем переднем бампере. Объяснить их происхождение я не мог. Сам я точно знал, что ни в кого и никогда на этой машине не въезжал, хотя не отношусь к автомашине как к драгоценности, считая ее только рабочим инструментом, пусть и любимым. Тем более не въезжал я в эту красавицу «Панамеру». Но царапины на бампере увидел и я. Единственное, на что можно было погрешить, – когда я ехал по забытой дороге к разрушенной ферме, пришлось придавить бампером несколько выросших прямо на дороге кустов и мелких деревьев. Царапины могли оставить они. Бампер «Тигуана» сделан из пластика, внешне достаточно жесткого, в действительности же достаточно податливого к царапинам.
После этого мне показали фотографию задней дверцы той самой «Панамеры», сделанную прямо на дороге, где и произошло столкновение с молодыми чеченцами. При увеличении изображения там тоже были видны царапины. Но я сразу определил, что расположены они на добрый десяток сантиметров ниже бампера моего «Тигуана». Впрочем, это козырь, который лучше было до поры до времени припрятать в рукаве. А то, чего доброго, меня еще вздумают отпустить. Хотя едва ли, поскольку подозреваемых в убийстве редко отпускают даже под большой залог. А меня подозревали именно в убийстве. И когда под конец допроса спросили, признаю ли я себя виновным в гибели молодого чеченца, я ответил
– Я в Чечне воевал...
– В убийстве на МКАДе ты участвовал, в той самой драке, которую ты с любопытством, как я полагаю, смотрел в Интернете, – капитан-дознаватель был ехидным, как неудовлетворенная женщина.
Я засмеялся:
– Давайте не будем валять дурака. Мы все люди умные и опытные. Если сможете, докажите, что это был я. Не сможете – заплатите мне компенсацию за моральный ущерб. Я предупреждал, что так этого дела не оставлю.
– Докажем, – полковник Воронец встал. – Не сомневайся, капитан. И умение драться не поможет тебе отвертеться от приговора.
– Я не так дерусь. Я дерусь лучше на класс. Я убил бы их всех, и без сомнения. Без жалости убил бы, просто автоматически. Вы знаете, как меня на Северном Кавказе бандиты зовут?
– Как?
Я вообще-то человек скромный и к хвастовству не склонный. Но перед следаками можно и дурака повалять. Им совершенно ни к чему иметь обо мне правильное мнение.
– Саня Валар. В переводе это значит – Саня Смерть. Они за мою голову пятьдесят тысяч баксов назначили. А вы хотите их заработка лишить.
– Это тоже в протокол записывать? – поинтересовался капитан у полковника.
– Конечно. Это характеристика капитана Смертина, данная им самим. А такая характеристика всегда важна...
Пришли два конвоира, плечистые мальчики с перекачанными руками и животами. Таких – бей, не промахнешься. А если промахнешься ты, не промахнутся они, потому что один будет тебя держать, а второй бить. Но до этого дело пока не дошло. Меня обыскали и нашли одну из шести припасенных скрепок. Спросили, зачем она мне нужна. Я только плечами пожал.
– Наверное, хотел какие-то документы скрепить. Под руку другая попалась, той и воспользовался. Привычка есть – скрепки про запас иметь. Это страшное оружие?
Относительно оружия конвоиры ничего не сказали, но скрепку не вернули.
На мое удивление, у меня не отобрали поясной ремень, хотя я уже приготовился снять его. И это мне, признаюсь, не понравилось. Даже мы в спецназе ГРУ, отнюдь не знающие все тонкости задержания, закрывая куда-то пленника, обязательно забираем у него поясной ремень и шнурки, чтобы не допустить самоубийства. Шнурков у меня не было, поскольку увезли меня из дома в коротких резиновых сапогах, и, обчистив содержимое карманов, больше забирать ничего не стали.
– Будь готов, капитан, завтра в девять ноль-ноль – на допрос, – сказал полковник Воронец. – Я сам буду допрашивать. Тебя в одиночную камеру прописали. Подумать тебе никто не помешает. Хорошо подумай. И постарайся завтра меня не нервировать, как нервировал сегодня. В девять ноль-ноль...
Конвоиры при этих словах отчего-то переглянулись. Я так понял, что в девять ноль-ноль доставлять меня на допрос будут они же. Парни уже приняли слова полковника за приказ. Мы вышли за дверь кабинета. Коридор был полутемным, без окон, на электроэнергии в СИЗО, похоже, тщательно экономили.
– Идем, что ли? – Один из конвоиров словно бы совещался с другим.
Второй вздохнул.
– Идем...
Из административного крыла мы перешли в другое, где располагался собственно СИЗО. Дорогу до камеры я запоминал автоматически – сработала привычка военного разведчика «фотографировать» любое передвижение. Мне даже не надо было напрягаться, чтобы что-то специально откладывать в голове. Конвоиры вели меня в наручниках по гулким металлическим лестницам. Так мы поднялись на третий этаж, где я был достаточно грубо поставлен лицом к стене, а точнее, меня просто воткнули в стену лбом на короткое мгновение, пока открывали дверь. Она распахнулась, с меня сняли наручники.