Призрачные страницы истории
Шрифт:
Для обоснования своей концепции Эдвардсу надо было доказать несколько малоправдоподобных утверждений. Во-первых, что все протоколы допросов заговорщиков были сознательно сфальсифицированы, даже не столько для сиюминутных выгод, сколько для обмана будущих поколений. При такой заботе о мнении потомства совершенно не оправданными кажутся приписываемые Сесилу саморазоблачительные высказывания в присутствии других членов Тайного совета, в тот момент его друзей, но возможных соперников и врагов в недалеком будущем. Эдвардсу удается вычитать из источников прямо противоположное тому, что в них утверждается. Вопреки мнению Эдвардса, у главарей заговора не было никакой причины участвовать в смертельно опасной для них игре Сесила (ведь, если не все, то многие участники предшествующих заговоров, кончили жизнь под топором палача). За участие в прежних конспирациях главари порохового заговора выплатили большие штрафы и получили прощение правительства. И как мог Сесил рассчитывать, что Винтер
В самые последние годы опять отмечается повышение интереса к истории порохового заговора. Появляются все новые и новые исследования, содержащие различные версии заговора: П. Загорин «Ложь, диссимуляция, преследования и конформизм в Европе в начале нового времени» (Кембридж, штат Массачузетс, 1991), Д. Кресси «Вспоминая пятое ноября» — в кн. Р. Портер (изд.) «Английские мифы» (Оксфорд, 1992), А. Уорем «Измена. Знаменитые английские процессы по обвинению в государственной измене» (Строуд, 1995) и др. В 1993 г. в журнале «Рекюзент хистори» Ф. Эдвардс опубликовал работу, где отвечал критикам его труда о пороховом заговоре.
Уже в наше время Д. Херстфилд справедливо заметил, что «процесс Гая Фокса длился один день, а процесс графа Солсбери продолжается три с половиной столетия». Историк А. Хейнс добавлял к этому в книге «Роберт Сесил граф Солсбери 1563–1612» (Лондон, 1989), что истинная подоплека порохового заговора так и остается неизвестной. А один из новейших исследователей тайной войны А. Плейуден в книге «Секретная служба Елизаветы» (Нью-Йорк, 1991) приходит к выводу, что, возможно, лично Сесил не организовал заговор, но «ничто более не отвечало его политическим планам».
Ныне сосуществуют по меньшей мере три варианта католической версии: 1) Сесил спровоцировал заговор, 2) Сесил руками своих агентов осуществил заговор и 3) заговор является просто от начала до конца выдумкой Сесила, отраженной в официальных документах. Наряду с этим приобретает влияние и гибридная версия, которая отражена в книге известного автора биографий ряда политических деятелей XVI и XVII веков А.Фрезер «Вера и измена. История порохового заговора» (Нью-Йорк, 1996), написанная с позиций крайне благожелательных к католикам. Английская исследовательница приходит к выводу, что заговор был, но правительство узнало о нем за десять дней до его раскрытия. Так что правительственная провокация сыграла свою роль только на последней стадии заговора.
Версиям политических конспираций второй половины XVII века присущи признаки версий заговоров времен Елизаветы I и Якова I. Пороховой заговор прочно вошел в английскую политическую мифологию. В наши дни неодобрение англичанами беспринципного политиканства и демагогии некоторых партийных лидеров вызвало хождение ядовитой остроты: «Гай Фокс был единственным, явившимся в парламент с разумными намерениями»…
Совсем по иному развертывались события за Ла-Маншем, где через четыре с половиной года после, раскрытия порохового заговора было произведено удавшееся покушение на короля Генриха IV. Там наверняка не было правительственной провокации, хотя в заговоре, вероятно, участвовали лица, близкие к престолу. Не было поэтому и предупреждений вроде «письма к Монтиглу», напротив, было сделано все возможное, чтобы сигналы об опасности не достигли монарха. Признаком версий этого покушения служит ответ на вопрос: был ли заговор или это было действием одиночки-фанатика, не имевшего сообщников.
Пороховой заговор происходил в годы временного затишья в противоборстве сил протестантизма и контрреформации. Еще до заключения мира между Англией и Испанией, в конце жизни Филипп II должен был признать неудачу своего вмешательства в религиозные войны Франции. Они закончились к середине последнего десятилетия XVI века, воевавшие стороны согласились на признание королем Генриха IV, перешедшего снова в католичество и провозгласившего в Нантском эдикте принцип веротерпимости. В 1598 г. был подписан Вервенский мир между Францией и Испанией, восстановивший границы, которые существовали до начала религиозных войн. Но окончание второго этапа активного противоборства двух враждующих лагерей еще далеко не означало прекращение конфликта, который продолжался методами дипломатии и тайной войны. Силы контрреформации не могли примириться с сохранением на троне Франции бывшего еретика, проводившего политику веротерпимости внутри страны и внешнюю политику, освобожденную от религиозных пут, позволявшую искать
Не менее 19 раз совершались покушения на жизнь Генриха IV, в нескольких были прямо замешаны иезуиты, некоторые из них угодили за это на эшафот. Но даже после внешнего примирения Генриха IV с «Обществом Иисуса», даже после того как король избрал себе духовником члена ордена, ему по-прежнему грозили иезуитская пуля, яд и кинжал. Не прекращала своих интриг и испанская дипломатия, считавшая французского короля главной силой, сплачивавшей антигабсбургский лагерь. Испанский вице-король Неаполя заявил руководителю одного из заговоров маршалу Бирону: «Первое дело — убить короля. Надо устроить это так, чтобы уничтожить всякие следы соучастия». Заговор Бирона потерпел неудачу, но покушения не прекращались.
Через несколько лет, 14 мая 1610 г., когда Генрих ехал в экипаже по узкой парижской улице, на подножку кареты вскочил коренастый мужчина и несколькими ударами кинжала смертельно ранил короля. Это был католический фанатик из Ангулема, города сильно пострадавшего во время религиозных войн. Некоторые действия Жана-Франсуа Равальяка (так звали убийцу) напоминали поступки одержимого. Этот богатырского вида, тупой и мрачный детина с рыжей шевелюрой постоянно находился во власти религиозной экзальтации, был уверен в своей миссии осуществить божественное правосудие. Во время нередких галлюцинаций ему слышались трубные звуки, как бы взывавшие о мести. Он жадно внимал проповедям, в которых осуждались королевские милости гугенотам, поглощал сочинения иезуитов, объявлявшие святым делом убийство Антихриста на троне. Возможно, что к Равальяку приглядывались заранее, понимая, что этот придурковатый малый может оказаться отличным орудием в умелых руках. После же покушения судьям явно не хотелось искать соучастников убийцы. Ведь власть перешла в руки регентши Марии Медичи, которая находилась под влиянием людей, являвшихся противниками политического курса убитого короля. Равальяк даже на эшафоте твердил, что не имел сообщников, но это лишь доказывает, что он сам верил, будто действовал в одиночку.
Судьи на процессе Равальяка не могли не учитывать, куда может привести розыск. Недаром иезуит отец Коттон предостерегал Равальяка не вмешивать в заговор «невинных» людей. Трусливое облегчение сквозит в написанном через три дня после казни Равальяка донесении папского нунция Убальдини кардиналу Боргезе в Рим. Нунций писал об убийце: «Он умер как святой и с большой твердостью духа. Возоблагодарим Бога, что он не допустил, чтобы в столь ужасном преступлении участвовал кто-либо, кроме него одного». Куда могло привести чрезмерное рвение в поисках сообщников убийцы? Следы вели к бывшей фаворитке короля маркизе Верней, к могущественному герцогу д'Эпернону, к вдове короля Марии Медичи, ставшей регентшей при малолетнем сыне (будущем Людовике XIII) и к ее любимцам — супругам Кончини. Короля, по ее словам, пыталась предупредить некая Жаклин д'Эскоман, служившая у одной придворной дамы Шарлотты дю Тилле, любовницы герцога д'Эпернона. Впоследствии д'Эскоман утверждала, что Равальяк был связан с герцогом и маркизой Верней, что о нем знали супруги Кончини. Пьер дю Жарден, именуемый капитаном Лагардом, уверял, что Равальяк был агентом «испанского и иезуитского заговора», ставившего целью убийство короля. Равальяку откуда-то стало известно, что успешное — для планов заговорщиков — покушение можно осуществить только 14 мая, после коронования Марии Медичи, которое сделало бы ее регентшей в случае смерти Генриха, и до отъезда короля 19 мая в армию, собранную для войны против Габсбургов. Все остальные дни должны были быть заняты намеченными торжествами, на которых короля окружала бы многочисленная свита и охрана. Оставался только день 14 мая, и Равальяк не пропустил его. На процессе Равальяк признался, что ждал коронования королевы, без чего ей было бы трудно занять пост регентши, что он был знаком с д'Эперноном, губернатором его родного города. О том, что Шарлотта дю Тилле несколько раз снабжала Равальяка деньгами, известно из донесений венецианских разведчиков. Стоит добавить, что ближайшие сподвижники Генриха IV — герцог Слюни и кардинал Ришелье — уверяли, что король пал жертвой иностранного заговора. Фактом является то, что испанские власти ждали со дня на день убийства Генриха IV. В архивах испанских наместников в южных Нидерландах и Северной Италии исчезли документы, относящиеся к апрелю-июню 1610 г. Лакуна эта никак не могла быть случайной. Так что материала для образования версий на основе разных ответов на вопрос, существовал ли заговор с целью убийства Генриха IV или это было покушение фанатика-одиночки, имеется вполне достаточно.
Кардинал Роган и Мария-Антуанетта
О подлинности писем из ларца споры не смолкают и поныне. Подложность других писем, приписывавшихся через двести лет после Марии Стюарт и тоже королеве, на этот раз французской, не вызывала сомнения уже вскоре после их фабрикации. Вопрос заключался в том, считал ли главный адресат эти грубо подделанные письма написанными королевой. Об этом много говорилось на судебном процессе, являвшимся немаловажным этапом в развитии кризиса монархии Бурбонов накануне Французской революции конца XVIII века.