Призрак Белой страны
Шрифт:
…Понадобилось время, чтобы все четверо пришли в себя. Они не могли понять: было это или нет? Потом Кирилл просто предложил уйти.
Александр и Валентина стояли на высокой горе, обдуваемые ласковыми ветрами. Внизу, словно в огромной чаше, утопал в зелени еще один город — город райских садов. Слева виднелась река, справа пробегала железная дорога, разрезающая громадный зеленый массив на сектора. А вдали, за железной дорогой — новые районы современного города с их типичной суетной
— Господи, я и не догадывалась, что Старый Оскол настолько красив! — пробормотала девушка.
Почему советская комсомолка припомнила имя Господа? Да потому что главным украшением открывшейся картины были купола церквей. Начиная с находящегося рядом Успенского храма и дальше, дальше — они повсюду рассыпали сияние, подобно солнечному! От любования им кружилась голова! Хотелось погрузиться в мир Прекрасного, в мир Вечности бытия, где невольно познаешь Истинное, а не временное, наносное.
Она даже не сразу среагировала на слова Горчакова:
— Валя, подойди сюда и посмотри вниз.
— И что?
— Теперь здесь просто бетонные ступени, — стал рассказывать Александр. — Но еще недавно на спуске с горы лежали надгробные плиты с именами монахов. Большевики стянули их сюда с монастырского кладбища, чтобы люди, идущие по спуску, попинали православные святыни.
Старый Оскол всегда был очень религиозен, в городе — одиннадцать церквей. Правда, некоторые из них коммунисты успели разрушить, извини, не хотел тебя обидеть… Но их восстановили, теперь строят еще два храма, открыли женский монастырь.
Валентина не обиделась, она знала, что разрушение храмов в СССР происходит повсеместно. Ей постоянно говорят, что строят новую жизнь. Но зачем для этого уничтожать красоту?
Они все гуляли по городу, и Горчаков продолжал рассказывать:
— А что за монашество здесь — настоящие подвижники. Они даже прославились на Афоне. Еще в 1840 году туда в Свято-Пантелеимов монастырь пришел русский монах Иоанникий, другой русский монах — Иероним, был там духовником, в пастве его находилась целая тысяча монахов. Конечно же, не за казино, а за истинной верой будущее русского народа. Чем дальше он от веры, тем быстрее бежит к гибели. Я вон и сам и посты не соблюдаю, и грешен бываю сверх меры.
— А можем мы зайти в какой-нибудь храм? — неожиданно спросила Валентина и тут же испугалась своего вопроса. У нее на родине за такое по головке не погладят. Но пока она еще в другой России!
— Без проблем. Приглашаю тебя в Александро-Невский кафедральный собор. Он недалеко.
…Едва она вошла, как ощутила, что внутреннее «золото» гораздо ярче внешнего. Чудные песнопения наполнили душу Валентины великой симфонией любви. Пламя свечей было настолько живым, что хотелось к нему прикоснуться. Лики святых взирали на нее с любовью и… печалью. Внутри девушки все кричало: «Вот он, твой мир! Как
Она больше не думала ни о перекошенных лицах комсомольцев, которые клеймят ее на собрании за «религиозную ересь», ни о других возможных репрессиях, сделала шаг, еще один и… пала ниц перед Распятием!
Хор пел, приветствуя приход в Мир Истины некогда заблудшей души.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
— …А вот здесь я работаю, — сказал Александр. Валентина, которая после посещения храма все еще находилась под сильным впечатлением, подошла к табличке с надписью «Оскольские вести».
— Никогда не бывала в буржуазной редакции, — сказала она. — Говорят, у вас женщин не берут на работу?
— Что за глупость? — изумился Горчаков. — У нас в редакции более половины сотрудников женщины.
— Можно посмотреть на твое рабочее место? Окунуться в соответствующую атмосферу?
Александр раздумывал: как поступить? Черкасову вряд ли вдохновит присутствие рядом с ним другой дамы. Как и секретаршу Любочку, и специалиста по светской хронике Ольгу Филимонову. С другой стороны, он должен появиться на работе. А вот если он придет с коллегой из СССР, да еще возьмет у нее интервью…
У дверей секретариата Александр попросил Репринцеву немного подождать, мол, он должен всех подготовить к приходу гостьи. На самом деле он хотел предупредить Любочку, чтобы та вела себя «должным образом». Но все сразу пошло наперекосяк. Секретарша вскочила и закричала:
— Явился, дорогой Дон Жуан!
— Ну что ты несешь!
— Ой-ой-ой! Какие мы скромные!
— Я пришел не один.
— С очередной пассией? Покажи! Сгораю от любопытства.
— Перестань. Она тоже журналист. Из СССР.
— Ты уже спишь с коммунистками?
— Ну это ты зря, — Александр старался превратить все в шутку. — Шефиня пришла? «Хоть бы не пришла! Я бы провел это незапланированное интервью на свой страх и риск».
Ответ секретарши его разочаровал:
— Здесь. И с нетерпением ожидает, пока ты покажешься. А сейчас давай сюда свою красавицу. Неизвестно, слышала или нет Валентина слова Любочки, но вошла она в комнату с несколько обескураженным видом.
— Привет! — сказала Любочка, бесцеремонно переходя на «ты». — Как тебя зовут, подруга?
— Репринцева Валентина.
— Ну, здравствуй, Репринцева Валентина. А я — Крынская Любовь Васильевна, или просто Люба. В редакции все зовут Любочкой.
— И я так могу вас называть.
— На «ты», пожалуйста.
— Хорошо.
— Девочки, я вас оставлю, а сам к шефине.
— Иди, получай очередную порцию взбучки! — показала ему язык Любочка.
Девушки остались одни, и Люба с интересом спросила:
— Так ты из СССР?
— Да.
— А из какого города?
— Из Москвы.