Призрак для Евы
Шрифт:
— Вы рассказали нам о семье и друзьях, насколько могли. А как насчет врагов? У Джеффа были враги?
Фионе не нравилось, что к ней обращаются «мисс Харрингтон», а его называют Джеффом, словно он какой-то злодей, не достойный иметь фамилию. Интересно, что эти полицейские скажут друг другу обо мне, когда выйдут отсюда, подумала она.
— Не знаю, — устало ответила Фиона. — А у обычных людей бывают враги?
— Например, те, кто испытывает к ним неприязнь.
— Но это совсем другое. Я хочу сказать, что мои соседи, Джарви, не любили Джеффа. Миссис Джарви сама признавалась. Они оба не любили.
— Почему, мисс Харрингтон?
— Джефф был… Вы
— Не нужно расстраиваться, мисс Харрингтон.
Как можно не расстраиваться, когда тебя вынуждают рассказывать о том, что тебе хотелось бы считать сугубо личным. Фиона осторожно вытерла глаза.
— Я имела в виду, что Джефф иногда говорил вещи… ну, которые выглядели немного жестоко, хотя он не хотел никого обидеть, просто не мог сдержаться.
— Какие вещи?
— Он подшучивал над Мишель — миссис Джарви. Насчет ее веса. Сравнивал ее и мужа с Тонким и Толстым — что-то вроде того. Ей это не нравилось, а Мэтью его просто ненавидел. Будь ее воля, Мишель бы не имела никаких дел с Джеффом. — Фиона вдруг осознала смысл своих слов и попыталась исправить произведенное впечатление. — Не поймите так, что они что-то делали — они даже ничего не говорили. Мишель была сущим ангелом по отношению ко мне. Просто Джарви не понимали Джеффа. — Она заставила себя стать на точку зрения Мишель, впервые за все время. Снова вспомнилась ложь насчет заказа отеля. — Думаю, дело в том, что Мишель не хотела, чтобы я выходила замуж за Джеффа, считала его недостойным меня. И… понимаете, Мишель относится ко мне как к дочери — она сама мне признавалась. Ей очень хочется, чтобы я была счастлива.
— Большое спасибо, мисс Харрингтон, — поблагодарил инспектор. — Думаю, мы уже не будем вас беспокоить. Следствию вы больше не понадобитесь. Обязательно позвоните нам, если вспомните что-нибудь важное.
— Бедняжка переживает жестокое разочарование, — сказал он сержанту, садясь в машину.
— Хочешь, чтобы я продолжил поиски этого свидетельства о разводе?
— Знаешь, Малькольм, некоторые вещи ты можешь искать сколько угодно, но никогда не найдешь. Потому что их просто не существует, понятно?
— Значит, предъявим ей обвинение в двоебрачии?
— Пусть этим занимается прокуратура. У нас и без того дел хватает.
— Сегодня я собираюсь в свой избирательный округ, — сказал Джимс. — Поедем после четырех, чтобы ты сначала могла забрать Евгению из школы.
Зилла бросила на него раздраженный взгляд.
— Не утруждай себя. Я не еду. — Это невозможно. В пятницу в одиннадцать утра она встречается с Марком Фрайером в кафе «Старбакс». — С чего ты взял, что я собралась с тобой?
Джимс забыл о своем сне, где он видел себя в роли премьер-министра, а Зиллу — первой леди.
— Я расскажу, что заставило меня так думать, дорогая. Мы заключили сделку, помнишь? До сих пор ты получала от этого брака все, а я — ни хера. Ты моя жена, или, по крайней мере, украшение, которое я выбрал, чтобы произвести впечатление на избирателей, и если я решил, что ты сопровождаешь меня в Дорсет, ты должна подчиниться. Если ты не читаешь газет и не смотришь по телевизору ничего, кроме мыльных опер, объясняю: на следующей неделе в Северном Уэссексе довыборы, и я намерен быть там в субботу, чтобы поддержать нашего кандидата. С тобой. Одетой в лучшее платье, милой, элегантной и преданной
— Ты ублюдок.
— Конечно, дети твои, а не мои, но лучше не употреблять в их присутствии такие выражения.
— А кто тогда сказал «ни хера»?
Джордан вынул изо рта новую пустышку и бросил на пол.
— Ни хера, — задумчиво произнес он. Похоже, это успокаивало его лучше любой пустышки. — Ты ублюдок.
— В любом случае я не поеду. Нечего мне делать в Дорсете. Я посмотрела все, что хотела, когда жила там. Возьми Леонардо. Готова поспорить, ты собирался.
— Надеюсь, мне известно, что такое благоразумие. В отличие от тебя, Зилла. Кстати, ты не забыла поинтересоваться здоровьем отца?
Следующим утром никто из них не видел статьи Натали Рекмен — Джимс проснулся поздно и торопился, чтобы успеть на встречу с избирателями в Тонборо, а Зилла отвезла детей и отправилась прямиком в «Арми энд нейви сторз» [44] , чтобы сделать массаж лица и макияж. В начале двенадцатого — воплощение красоты, как выразился Марк Фрайер, что совсем не выглядело насмешкой, — она уже пила с ним капучино на Хорсферри-роуд. Марк рассказал ей о неудачной женитьбе, недавнем разводе — это слово очень много значило для Зиллы — и не поверил, что ей нужно забирать Джордана.
44
Лондонский универсальный магазин; первоначально обслуживал офицеров сухопутных войск и военно-морского флота.
— Позволь мне пойти с тобой.
Потом Зилла никак не могла понять, почему она, выйдя из машины с Джорданом и Марком, не поднялась в квартиру на лифте, а обогнула дом и пошла к парадному подъезду. Может, потому, что у здания был красивый фасад и грязный, кошмарный подвал? Наверное. Но так уж получилось. Они прошли вдоль набережной и свернули за угол, на Грейт-Колледж-стрит.
Толпа, собравшаяся у жилого комплекса «Сады аббатства», состояла в основном из фотографов и молодых женщин с блокнотами. Заметив Зиллу, они все, как один, повернулись и окружили ее — резкие голоса бомбардировали ее вопросами, камеры ослепляли вспышками. Она попыталась закрыть лицо ладонями, а затем хотела воспользоваться курткой Марка, которую тот перекинул через плечо.
Он выхватил куртку, пробормотал скороговоркой:
— Тут мне нечего делать. Пока.
И исчез. Джордан заплакал.
Глава 20
У Лафа был выходной. В одиннадцать утра Уилсоны сидели перед домом у стеклянных дверей во двор, пили кофе, читали «Мейл» и «Экспресс». Соновия поддерживала в своем саду, как она сама выражалась, «буйство цвета», в отличие от соседского, аккуратного и стерильного, без единого цветка. В кадках расцветали ядовито-розовые азалии, алая и пастельно-розовая герань, а ползучие растения цвета костюмов Оксфорда и Кембриджа на лодочной регате [45] тянулись с подвесных корзинок и краев каменных водостоков. Ярко-желтый вьюнок, названия которого никто не знал, пламенел на дальнем конце забора.
45
Команда Кембриджа выходит на старт в голубых костюмах, Оксфорда — в темно-синих.