Призрак страсти
Шрифт:
С минуту Джуди раздумывала, солгать ей или сказать правду. Мысли молнией сменяли одна другую. Он разозлится на нее, если всплывет правда. Лгать не имело смысла. Она в душе проклинала дурацкую привычку машинально рисовать в момент раздумий, если в руках оказывался карандаш…
– Вчера звонила Джо, – тихо призналась она, с улыбкой обняла его за шею и потянулась, чтобы поцеловать. – Она решила, что ты можешь оказаться здесь. Но было не похоже, что у нее что-то важное.
– Что она сказала о Беннете? – Ник не пошевелился, но так посмотрел на нее, что на какое-то мгновение ей стало страшно.
– Она
– Она говорила, когда именно?
– Сегодня. Я сказала тебе, забудь о ней…
– Джуди, в котором часу? – Ник схватил ее за запястья и сердито высвободился. – Она не должна идти туда одна! – Он резко сел на постели.
Джуди уставилась на него с холодной яростью.
– Все ясно. Она хотела, чтобы ты пошел с ней к психиатру! Вот, значит, это кто! «Дядя Николас, возьми меня за ручку!» – Она сдернула с постели покрывало и завернулась в него, когда Ник встал. – Ты опоздал. Она уже там. Он, наверное, уже надел на нее смирительную рубашку!
Не говоря ни слова, Ник поспешно вышел в студию. Натянув рубашку, он стал искать туфли. Джуди стояла в дверях, закутанная в покрывало.
– Ник, пожалуйста, не уходи.
– Извини, Джуди, – обернулся он. – Я должен быть там. Мне необходимо ее остановить!
В первый день мая во двор замка медленно втягивалась, заполняя его, длинная вереница лошадей и повозок, возвещая о прибытии Уильяма де Броза со свитой. Крепостные и свободные горожане, отдавая дань древней традиции, жгли на болотах костры в честь праздника костров, несмотря на запрет священнослужителей. Вернувшись, они обнаружили заполненный людьми замок.
Матильда сидела с Маргарет в своей комнате, прислушиваясь к цокоту копыт и скрипу колес, ей очень хотелось спрятаться куда-либо подальше. Встреча с Уильямом страшила ее. Она твердила про себя ободряющие слова Джеральда. Когда ее известили о приезде мужа, она глубоко вздохнула, успокаивая неистово колотившееся сердце, и медленно сошла вниз, чтобы встретить его. Ярко светило солнце. Уильям спешился и с невозмутимым видом взглянул на стоявшую у дверей жену. Он был нарядно одет в алое и зеленое. Его мантию скреплял великолепный рубин. Лицо обрамляла аккуратно подстриженная борода. Перешагивая через две ступеньки, он поднялся по лестнице и церемонно поцеловал ей руку, с удовлетворением отметив под свободными складками платья увеличившийся живот.
– Как вы себя чувствуете, миледи? Я рассчитывал приехать давно, но король не отпускал меня.
Она решилась поднять на него глаза, ожидая увидеть на его лице гнев и возмущение, но оно сохраняло невозмутимое выражение.
– Рада вас видеть, милорд, очень рада. – Она заставила себя улыбнуться. Их взгляды на мгновение встретились. Он расправил плечи и поправил накидку на плече. Уверенно ступая, он направился за ней в зал. Остались позади неприятные мгновения, беспокойство, которое овладело им под испытующим взглядом полыхавших холодным огнем зеленых, со странными золотистыми искрами глаз жены. Он самодовольно запустил пальцы за пояс. Он не обязан давать каких-либо объяснений ни ей, ни кому другому, исключая короля.
Она сама наполнила его кубок подогретым вином с пряностями и смотрела, как он его осушил. Грубовато поблагодарив, он вернул ей кубок
Всего через два дня замок преобразился благодаря вещам, привезенным Уильямом. На стенах спальни появились драпировки, тонкое постельное белье сменило грубые ткани, данные на время монахами бенедиктинского ордена. Драгоценное кресло архидиакона отправилось в обратный путь по извилистой дороге в его дом в Лланддью.
Матильда продолжала управлять замком. Она вызвала к себе по одному всю прислугу, приехавшую с мужем, и объявила, что они должны и дальше выполнять свои обязанности, но она, как хозяйка, намерена проверять их работу, кроме того, нанятые ею люди включались в состав прислуги. К великому огорчению Матильды, Джинн не приехала с Уильямом, но у нее не было желания спрашивать, почему ее старая няня не захотела прибыть в Брамбер. Но, лежа в постели, Матильда тайком плакала. Ей так хотелось, чтобы Джинн находилась рядом, когда придет время появиться на свет ребенку. Няня успокоила бы ее и помогла, и она знала, что делать, если не все пойдет хорошо.
С Уильямом Матильда виделась редко. Он был постоянно занят: ездил в свои отдаленные замки или проводил время с писарями, составляя бесконечно длинные послания. Как рассказывал ей Хью, писари были так загружены работой, что Уильяму приходилось больше им платить. Уильям ночевал в спальне, расположенной над комнатой Матильды. Она стала грузной и вялой с приближением родов. Ее пугало, что Уильям мог заявить о своих супружеских правах, хотя до рождения ребенка оставалось всего около двух месяцев. Но он оставался сдержанно любезен. Они никогда не вспоминали об Абергавенни, и все мучившие ее вопросы оставались без ответа.
Вскоре она стала все чаще видеть рядом с мужем белокурую служанку, которая весело смеялась, когда он угощал ее сладостями и одаривал побрякушками.
– С такой кошечкой под боком он ночью не замерзнет, мадам, – ядовито заметила Элен, когда обратила внимание, что в зале хозяйка следила глазами за девушкой. Матильда принужденно улыбнулась.
Визиты в замок Джеральда продолжались, но стали реже. Он совмещал посещение замка с поездками по епархии, и неожиданно церковные дела стали занимать у него больше времени. Матильде не хватало его внимания и бесед, но ей все меньше хотелось тратить какие-то дополнительные усилия, и она забросила чтение, за исключением бухгалтерских книг. Теперь за нее с отчетами разбирался управляющий Уильяма Бернард. Ей же оставалось проверять его работу и гасить вспыхивавшие время от времени ссоры между ним и Хью.
Наконец, ветреный май сменило благодатное тепло июня. Матильда много часов проводила в маленьком саду, который ее стараниями был разбит между кухней и часовней. Она сажала разные растения и выпалывала упрямо лезущие сорняки. Три служанки не отходили от нее ни на шаг. Они помогали ей подняться, если она долго стояла на коленях, и журили, когда она пачкала руки в земле. Ей надоедало их назойливое внимание, и иногда она готова была кричать и возмущаться. Она часто вспоминала о своих уединенных прогулках в горах, когда жила в замке отца, и она едва сдерживалась, чтобы не вспылить.