Призрак Великой Смуты (CИ)
Шрифт:
Дзержинский улыбнулся и произнес:
– Вместо 800 тысяч их явилось 1373, из которых годных для военной службы оказалось 697. Людендорф, поняв, что Пилсудский его обманул, пришел в ярость. Каким образом старый опытный воин мог рассчитывать, что после двух с половиной лет войны, при всеобщей повальной усталости даже в Германии, во Франции, в Англии, Польша даст ему для сомнительных государственных выгод сотни тысяч новых солдат? Германское командование приписало неуспех своего дела агитации Пилсудского и интригам его агентов. 21 июля 1917 года Пилсудский был арестован в Варшаве и отвезен сначала в Данциг, а затем в Магдебург.
Я тоже улыбнулся. Пилсудский был
– Очень хорошо, – заметил я, – что мы тоже в свое время вовремя разоружили и интернировали корпус Довбор-Мусницкого. Худо-бедно – это были три пехотные дивизии, кавалерия и артиллерия – всего 25 тысяч штыков. Как я слышал, ваши сотрудники уже провели фильтрацию командного состава корпуса и кое-кого взяли под стражу.
– Это так, – ответил Дзержинский. – В числе арестованных есть люди из предоставленного вами особого списка. Например, некий Владислав Андерс. А простых жолнежей отправили по домам, благо большинство из них были родом с земель, не вошедших в зону германской оккупации, или, после тщательной проверки, некоторых заслуживающих доверие включили в ряды местной Красной гвардии.
– Да, Феликс Эдмундович, тут мы не оплошали, – подтвердил я. – Ведь в нашей истории советская власть, мягко говоря, прохлопала ушами и дождалась на свою голову мятежа корпуса генерала Довбор-Мусницкого, захватившего Бобруйск и Минск. Пришлось даже поляков бомбить с воздуха самолетами «Илья Муромец».
– Александр Васильевич, – сказал Дзержинский, – сейчас нашей проблемой являются националистические банды пилсудчиков, которые весьма затруднительно обнаружить и уничтожить. В случае опасности они рассыпаются на мелкие группы и прячутся в деревнях и местечках у своих родственников и единомышленников, прикидываясь простыми обывателями.
– А вот тут, Феликс Эдмундович, – я достал из ящика стола папку с моими набросками и заметками по агентурной работе, – следует начать так называемые оперативно-розыскные мероприятия. Ко всему прочему, у вас есть неплохие специалисты из жандармского корпуса, которые могут помочь вам в борьбе с польскими националистами.
Дзержинский при моих последних словах слегка поморщился. Все-таки, несмотря на довольно успешную работу с бывшими царскими жандармами, в душе он все еще не переборол предубеждения к ним.
– К тому же, – продолжил я, – вам стоит, как я уже говорил, связаться с вашими немецкими коллегами. Полагаю, что обмен информацией поможет и нам и им успешно бороться с пилсудчиками. Думаю, что в Германии вы найдете полное взаимопонимание, ибо последователи пана Юзефа озоруют не только в наших, но и в германских тылах.
– Так есть, – кивнул Дзержинский, – но, боюсь, что в Австрии такое взаимопонимание я вряд ли найду. В отличие от германцев, австрияки, на словах осуждающие польских националистов, втайне помогают им. Ну, или не мешают, что едно плохо…
– Мне кажется, – я посмотрел в глаза Железному Феликсу, – что самой империи Габсбургов жить осталось недолго. Национальные противоречия, усиленные затяжной войной, приведут к тому, что двуединая монархия расползется на части, как гнилое лоскутное одеяло. Но пока нам это невыгодно. К тому же, все необходимые сведения о пилсудчиках, окопавшихся в Австрии, можно получить от наших германских коллег. Если австрияки откажут нам в наших просьбах, то своим союзникам они отказать не
Только, Феликс Эдмундович, прошу вас не забывать, что сегодняшний союзник может через какое-то время превратиться во врага. Поэтому полностью раскрывать карты перед тевтонами не стоит. Надо давать им сведений ровно столько, сколько необходимо для успешной совместной работы. И не более того. Впрочем, не мне вас учить. У вас имеется богатый опыт подполья, да и помощники у вас неплохие.
– Хорошо, Александр Васильевич, – кивнул Дзержинский, – я, пожалуй, схожу посоветоваться еще и к генералу Потапову. Он лучше меня знает, как наладить агентурную работу за рубежом. А вам большое спасибо за беседу и за те сведения, которые вы мне передали. Думаю, что они нам пригодятся в самое ближайшее время. Бардзо дзенькуе, и до видзеня…
– До видзеня, – сказал я, прощаясь с Железным Феликсом…
15 апреля 1918 года. Утро. Баку.
Вот уже два с половиной месяца дуумвират Киров – Рагуленко наглядно осуществляя принципы диктатуры пролетариата, управлял Баку и его окрестностями, проводя в жизнь решения центрального советского правительства в Петрограде и лично товарища Сталина. Непревзойденный массовик и оратор Сергей Миронович Киров, зажигательными речами поднимающий на борьбу интернациональные рабочие массы, и Сергей Александрович Рагуленко, по слухам капитан царской армии, железной рукой добивающийся исполнения в Баку всех решений Совнаркома. За это время численность Бакинской Красной гвардии выросла с пятисот штыков первоначального состава до десятитысячного прекрасно обученного, вооруженного и дисциплинированного корпуса регулярных войск, а также такого же количества находящегося в резерве и живущего по домам милиционного ополчения. Усиливали их десяток построенных тут же в Баку бронепоездов и бронелетучек, что по меркам того времени было вполне внушительной силой.
Создан бакинский Корпус Красной гвардии был по принципу – «я его слепила из того что было». Кто только не записался в его ряды: и матросы Каспийской флотилии, и солдаты разложенных агитацией царских полков, и рабочие нефтепромыслов, и рабочая молодежь всех национальностей, горящая огнем идеи, и бывшие офицеры, бежавшие с фронта от солдатского произвола времен керенщины, прослышавшие о том, что новая власть опять наводит порядок железной рукой. Кто-то приходил и оставался, вливаясь в ряды, кого-то с позором изгоняли, кое-кого пришлось и расстрелять прямо перед строем за отсутствие дисциплины, пьянство, дебоши, неподчинение приказам, грабежи, мародерства и насилия.
Но слеплен этот красный легион был добротно, несмотря на не вполне годный для того материал, потому что его батальоны уже несколько раз били войска буржуазного мусаватистского правительства, засевшего в Гянже. Командующий бакинской Красной гвардией Рагуленко пользовался непререкаемым авторитетом как у своих бойцов, так и у местного населения, причем и у армян, и у азербайджанцев. Пользуясь этим авторитетом, Рагуленко при полном одобрении центра сперва повывел в Баку кадетов, октябристов, правых эсеров, меньшевиков и тех же засевших в Бакинском Совете мусаватистов, которые с чего-то вдруг возомнили, что они «левые», а потому имеют право на свою долю Советской власти.