Призраки Гойи
Шрифт:
А эта коронация в присутствии римского папы, что в ней было республиканского? Лоренсо ответил, что папа согласился присутствовать на ней по соображениям, касавшимся его одного, — очевидно, по политическим мотивам. Он не желал допустить, чтобы светская власть водворилась сама собой, без участия церкви. Притом в последний момент Наполеон взял корону из его рук и самолично возложил ее на свою голову.
— Предельно понятный жест, — говорил Лоренсо. — Жест, означающий: я не Божий избранник и не наследный принц. Я — выходец из народа, который, глядя только на мои заслуги, возвел меня На это высокое место. Я беру эту корону в руки, чтобы возложить
По правде сказать, Гойя не любил подобных дискуссий, будь то с Лоренсо или с другими людьми. Слова не проникали в мир безмолвия, в котором пребывал художник, он плохо их понимал, они казались ему туманными, и он их опасался. Гойя предпочитал иметь дело со своими резцами и угольными карандашами, более острыми и точными. Он смотрел, рисовал, печатал гравюры, писал картины, показывал то, что видит, и предоставлял другим спорить по поводу того, что следует делать.
Между тем вся Европа погрязла в бесконечных спорах. Но тот, кто говорит, не смотрит по сторонам. Болтуны ничего и никогда не видят вокруг. Люди, окружавшие художника, утверждали одно, предсказывали другое. А будущее, как обычно, преподносило сюрпризы.
Путь от Мадрида до Касереса занимал четыре дня верхом и пять в почтовой карете, при наличии свежих перекладных лошадей. Лоренсо, хотя и посредственный наездник, выбрал первое, чтобы ехать быстрее и меньше привлекать к себе внимание. Между тем он направлялся на запад, в сторону Португалии, где высадились части английской армии, и в районе Касереса было небезопасно.
Касамарес решил, не желая разглашать истинную цель своей поездки, оставаться как можно более незаметным, а также, во избежание окружения людей во французских мундирах, путешествовать без правительственного эскорта. Он побывал инкогнито в четырех-пяти городских тавернах и встретился там с некоторыми из familiares,своими бывшими осведомителями, ныне постаревшими, седовласыми мужчинами, но еще способными сослужить ему службу в его новом качестве. Во Франции Лоренсо узнал, что люди, которые держатся в тени, чрезвычайно легко приспосабливаются к любому режиму. Революционное пламя разгоняет тиранический мрак, но тень остается тенью. Постоянство власти коренится в том, что скрыто и незримо. Всякое действующее правительство нуждается в секретной службе, которая нередко делится надвое, на три, четыре части, и каждая новая служба следит за другими. У причастных к ней мужчин и женщин спои приемы, привычки, источники информации и явки, которые было бы глупо не использовать, как говорил Дантон, раз уж королю отрубили голову.
Итак, советник по испанским делам поручил седовласым мужчинам, так и не показавшим, что они его узнали, найти надежных и неболтливых сопровождающих лиц, которые могли бы отправиться вместе с ним в Касерес и защитить его в случае необходимости. Речь не шла об официальной поездке. Подобный эскорт, состоящий примерно из десятка темных личностей, которым надо было предоставить оружие и испанские мундиры, дабы они могли говорить о своей принадлежности к той или другой из сторон (часть армии, в самом деле, заставили перейти на сторону нового короля, не успев даже заменить форму солдат и офицеров), стоил дорого в нынешнее смутное время. Лоренсо пришлось позаимствовать средства из тайного источника, которым он располагал, а также составить и подписать для этого фальшивый документ.
Поездка оказалась недолгой: всего три с половиной
Когда они добрались до монастыря святой Лусии, расположенного в получасе езды от Касереса, Лоренсо велел своим помощникам ждать его здесь. Он вошел в одиночестве в монастырь, куда тремя неделями раньше ворвался французский эскадрон, в результате чего были украдены священные реликвии и изнасилованы несколько монахинь.
На сей раз Лоренсо выдал себя за официального представителя нового испанского короля и попросил разрешения поговорить с игуменьей, поначалу проявлявшей крайнее недоверие. Касамаресу пришлось повысить голос и даже прибегнуть к угрозам, чтобы добиться ее согласия на встречу. Ряд обстоятельств свидетельствовали в пользу незваного гостя: он был испанцем, при входе в монастырь не забыл перекреститься и даже встал на одно колено, проходя через часовню. Прятавшиеся монашки заметили это и доложили настоятельнице, дотоле пребывавшей в сомнениях. Факт коленопреклонения подействовал на нее сильнее, чем угрозы. Она приняла посетителя.
Лоренсо обратился к ней с нехитрой просьбой: он хотел узнать имена и увидеть лица всех девушек-сирот и найденышей, которых приютили в монастыре за последние пятнадцать-шестнадцать лет. Настоятельница спросила его о причинах подобного любопытства. Он отказался их назвать, напомнив, что прибыл от имени короля, с конфиденциальной миссией, и пообещал, что этой девушке, в том случае, если она окажется здесь, не причинят никакого вреда.
Игуменья поверила ему на слово и повиновалась. Это была женщина лет шестидесяти, довольно плотного телосложения, говорившая сиплым голосом.
Она только спросила, прежде чем приступить к надлежащим поискам, что он думает о нынешнем положении, а также будут ли все испанские монастыри разграблены и закрыты, как говорили повсюду.
Лоренсо успокоил женщину, как мог. Никто не собирался закрывать ни церкви, ни монастыри, заявил он. Ни в Испании, ни в других странах. Период антирелигиозного террора миновал. Император Наполеон подписал с папой конкордат и до сих пор соблюдал его. Притом Бонапарт повторял при всяком удобном случае, что народу нужна религия.
— Он совершенно прав, — заметила настоятельница. — Без религии нам всем бы пришел конец.
Касамарес предпочел промолчать.
Часом позже перед ним в кабинете игуменьи выстроились примерно десять девушек разного возраста, в основном послушниц, что было видно по их облачениям. Какая-то монахиня в очках сидела возле четырех переплетенных книг, в которых она одна могла разобраться.
Лоренсо сразу же отстранил двух девочек лет десяти от силы. Они не могли быть той, кого он искал. Он задержался дольше возле третьей, присмотрелся к ней и спросил, сколько ей лет. Она этого не знала.
Касамарес повернулся к настоятельнице, и та спросила у архивариуса:
— В каком году к нам попала Энкарнасьон?
Монахиня в очках, сидящая за большим столом, перевернула несколько плотных страниц, поводила по строчкам пальцем и, наконец, ответила:
— Энкарнасьон… Ей, должно быть, двенадцать лет… Или, может быть, тринадцать…
— Нет, — только и сказал мужчина, качая головой.
— Если бы вы соблаговолили назвать причину, по которой ищете эту девушку, — обратилась к нему игуменья, — это наверняка помогло бы нам.