Призвание
Шрифт:
Хороводы, песни, пляски…
Современные салазки
Мчатся с горки ледяной,
В них когда-то мы с тобой
Также весело катались,
И резвились, и игрались.
Годы шли, ну а теперь?
Этот праздник – в детство дверь!
Детство, друг, не забывай,
С ожиданием встречай
Ты не только «Новый год»!
День дарован! Счастлив тот,
Кто себя средь дней нашел
И к призванию пришел!
Тех
Кто осмелился шагнуть,
Вопреки советам, мненьям,
Философиям, ученьям,
Внемля сердцем глас призыва,
С неба приняв директиву,
Своей верой водворяет –
Жизнь с избытком созерцает!
Герой, увы, того не знал,
Как умел, так и живал!
Что ж, вернемся. Он проснулся,
С ленью в ложе потянулся;
Видом мрачный и больной,
Недовольный, даже злой.
Гнев его понятен мне:
Жизнь ночная – боль главе!
– Голова болит – нет мочи! –
Открывая мутны очи,
С хрипом Митя простонал.
В ту минуту он мечтал,
Горло чем-то промочить,
Снять похмелье, отменить
Головную тяжесть, мленье
И души опустошенье.
Силясь, в локти упираясь,
Он присел на край, качаясь,
В мятой розовой сорочке,
Низ – в исподнем. На цепочке
Крест болтался на груди,
С тыльной – надпись: «Огради!».
Ноги в тапки продевая,
От души, в весь рот зевая,
Ветрин начал подниматься,
В полумраке озираться,
Чтоб заветную сыскать…
Снова рухнул на кровать,
Не от слабости, хотенья –
От большого удивленья –
Вся гостиная вверх дном:
Две «Мартини» под окном,
Осушенных там стояли
И надежды не давали.
Бутерброды с мишурой,
Под лососевой икрой
В центре, на полу валялись;
С ними рядом красовались
Три испанских от вина
И армянская «Двина».
Все испиты! На столе,
Средь закусок, в хрустале
Засыхала «Сельдь под шубой»;
Здесь же рядом медной тубой
Был накрыт «Марсель» салат,
Да разбросанный шпинат,
И окурки под столом…
В общем – тут царил погром!
Все ж, больной кривясь, шатаясь,
Брел с надеждой, оступаясь
По скрипучему полу,
В направлении к столу.
В кресло рухнул от бессилья
У стола, и штор мантилья
От порыва колыхнулась,
Вьюгой снежной распахнулась
Настежь форточка окна.
Терпкий запах от вина
С подоконника струился,
Позабытый в днях, хрусталь
Шторой сваленный разбился,
Об
– Не успел… Какая жалость! –
Он, с сарказмом бредя; вялость
Заставляла так сказать.
Слабость стала пронимать,
Безразличьем сердце грея.
От бессилия трезвея,
Наш гуляка стал кивать
Отраженью; где кровать,
Здесь трюмо в углу стояло,
В нем пред выходом, бывало,
Ветрин часто красовался
И собою любовался.
–Да!.. Заплыл лицом немного,
Выпито знать было много
В день вчерашний иль какой? –
Рассуждал он сам с собой.
Вспоминал, как все началось:
У Кремля на Ёлке малость
Был с друзьями, голосил,
Пил не много, больше лил;
В след за тем – воскрес «Ковчег»,
Здесь огромный вышел чек;
Дальше запестрил Арбат –
Танцы, песни невпопад,
Кадром, медленно всплывали…
Там в «Метелице» играли,
Кто в «рулетку», кто в «блек-джек»
Долларов с пяти разбег –
Митя Ветрин мотом слыл.
Пыл героя охмурил…
После дача. Где-то спал,
Снова пил… так пролетал,
Верно кряду третий день.
Не дивлюсь тому – мигрень,
Стала парня донимать,
Не давая долго спать…
Праздной жизнью увлеченный,
И собою поглощенный,
Он ученье презирал,
По ночам кутил, играл.
Радостью таких влечений
Был наполнен каждый день.
Жизнь не жизнь без приключений!
Спал, пока исчезнет тень.
Ночь любил… Ночная тайна
В нем рождала страстный пыл,
Взор красивый свой, печальный
Не луне одной дарил…
Он – философ вольных щей.
Расскажу о нем – скорей!
Глава 2
Из Обдорска Митя родом,
Жил он с северным народом
На Ямальской стороне,
В снежной сказке, сладком сне!
Годы, месяцы, недели
Очень быстро пролетели
Митя Ветрин подрастал,
Расставанью час настал.
В институт, туда дорога.
Вышли, встали у порога.
Молча с родными простился
И в далекий путь пустился.
«На Москву, красну столицу –
Покорить хочу царицу!» –
Думалось ему в дороге.
Есть ошибки в моем слоге,
Пусть простит читатель мне
Вольность эту при луне!
Детства времена прошли,
Мысли грустны снизошли
На Митю, моего героя,
Пред окном курил он, стоя,
Тамбура, взирая вдаль.
В сердце Ветрина печаль;