Призванный в Бездну

Colonel Lt

Но после первых побед его встретила… пустота. Монстр замедлился, пытаясь понять, куда пропала жертва, раскинул во все стороны ментальные щупы, чтобы отыскать её. И он почти преуспел.

Почти — потому что этой задержки мне хватило, чтобы прийти в себя и собраться с силами.

Вынырнув из теней сознания, я набросился на него. Воплотил его образ, образ чудовища, сотканного из червей, вцепился в него и принялся рвать, как рвал клубки памяти зверей. Я чувствовал, что тело скрутило судорогами, под кожей вспучились бугры, которые

скользили под ней и бесследно исчезали, язык превратился в горькую червеобразную массу…

Но я преуспел. Оробевший безликий вздумал бежать обратно в глубь разума, чтобы затаиться в нём, как делал это до сих пор, напоминая о себе лишь полумыслями-полужеланиями. Я оказался быстрее. Поймал его и сжал в вымышленной хватке, представив образ так ярко, словно собрался запечатлеть на холсте.

Долго сопротивляться у монстра не вышло. Я сжимал его всё сильнее. Безликий беззвучно кричал, и эти ментальные вопли умирающего существа были прекраснее любой музыки.

Вот так-то. Думал, сможешь переварить меня? Нашёл дурака.

Остановился я в последнее мгновение, когда от чудовища осталась только призрачная клякса. Никакой жалости к нему я, естественно, не питал. От окончательной гибели его спасла простая мысль: вдруг эти остатки безликого и есть то, что позволяет мне управлять способностями тела? По сути, то же самое, что чёрное зерно, которое давало перевоплощаться в животных и Каттая.

Если дело обстояло так, я мог застрять в облике мальчишки или расползтись на отдельных червей после уничтожения твари.

Представив тяжёлую стальную клетку, я запечатал в ней безликого и пинком отправил прочь, в пыльный закоулок сознания.

Меня вновь удивила простота, с которой я это проделал. Да, в прошлой жизни я тренировался погружаться в медитации, учился концентрироваться на объектах, чтобы видеть внутренним зрением. Это, к слову, помогало и при написании картин.

Но я и не представлял, что способен так легко и наглядно работать с чужой душой.

Видимо, тут работала та же логика, что у обычного человека с едой. Никого не поражало, что он может поместить её в холодильник, засунуть в духовку или пожарить на сковороде. Вот и я занимался примерно тем же — с поправкой на особенности блюда.

Может быть, аналогия и глупая. Но она замечательно отражала проснувшийся голод. Битва с безликим за господство над телом не прошла без следа.

Я хотел есть.

Чисто физиологический процесс, без примесей омерзительных чудовищ, стремившихся взять верх. Просто колония червей медленно подыхала от голода.

Я уселся возле барьера, расположившись спиной к бронзовой пластине. Придирчиво оглядел себя, чтобы удостовериться, что облик мальчишки ещё не начал слетать. Глубоко вздохнул. Ноздри защекотал запах свежей крови. Гулко сглотнув, я прокашлялся, отчего девчонка невольно втянула голову в плечи.

Прорех

в тряпках было столько, что оценить её сложение не составляло труда. Но меня волновало нечто куда более важное. Я внимательно изучил девчонку, но никаких признаков рабской формации на груди не заметил. Нарцкулла всегда прикладывала печать к груди.

Значит, можно предположить, что сокамерницу не посадили на магический поводок.

— Ты как, испугалась? — прошептал я. — Не бойся. Не буду я ничего с тобой делать.

Пасмурные глаза девчонки расширились, и в них сверкнуло потрясение. Она поспешно нацепила маску отрешённости обратно, но я и тому был рад. Разговаривать со сломанной куклой не тянуло.

— Я не боюсь, — ответила она, прикрыв рот ладонью, отчего слова её прозвучали неразборчиво. — Так или иначе я обречена. Для меня спасения нет.

Обречена? Спасения нет?

В груди вспыхнула злость, не имевшая ничего общего со злосчастным безликим.

После всего пережитого это звучало как насмешка. Я побывал в настоящем аду, меня расчленили в одном мире и превратили в неведомую тварь в другом, но я никогда не терял стремления к свободе. Никогда не отказывался от борьбы.

Иначе могут вести себя лишь слабовольные слизняки. Ведь нет ничего хуже предательства самого себя.

Отец это понимал. Потому-то и стал тем, кто он есть. Не то чтобы я желал следовать его примеру… Но в этом он был прав.

— Старуха может нас слышать?

Взгляд девчонки метнулся к зеркалу и обратно.

— Госпожа видит то, что происходит здесь, но звук руны не передают.

— Отлично. — Я слегка расслабился. — Кто ты?

— Рабыня госпожи Нарцкуллы, достопочтимой великой посвящённой Круга Мудрецов Дома Падших.

Если память не подводила, ведьму из Круга изгнали, а создание управляемого безликого она считала билетом обратно… Но, по большому счёту, это значения не имело. Спрашивал-то я о другом.

— Как тебя зовут? Тебя, понимаешь?

— У меня больше нет имени.

— Это не ответ. Я же не с продолжением старухи разговариваю.

— Раньше меня звали… Нейфилой.

— Уже лучше, — улыбнулся я. — На тебе ведь нет рабской формации?

— Нет. Зачем бы госпоже тратить на меня могущественную волшбу? Я уже мертва.

— Выглядишь вполне живой.

— Ненадолго, — Нейфила провела пальцами по россыпи кристаллов, которая усеивала щёку, и продолжила тем же безразличным голосом:

— Мне незачем жить. Моя жизнь лишена смысла. В ней нет ничего, кроме предательств и боли. У меня больше ничего нет. Ничего и никого. Так что я всё равно что мертва. Когда-нибудь госпожа расправится со мной, и на этом всё кончится.

Предательство?

Похоже, не я один очутился здесь из-за козней так называемых близких людей. Но отвлекаться не стоило.