Призванный в Бездну
Шрифт:
Расчёт оказался верным. В какой-то момент меня сдавило магическими путами — излишняя мера, если учесть, что я и так не мог пошевелиться. После того болезненного тычка Нарцкулла всегда перестраховывалась.
— Малыш присмирел, — захихикала она надо мной, — неужели не понравилось мясо? Ну, зато не суетишься. На пустой желудок особо не повоюешь. Даже твоя воля имеет пределы.
Кожу в районе груди тронуло прохладой: Нарцкулла приложила печать.
— В этот раз всё получится. Я учла все развилки. Ты будешь моим,
Прохлада быстро переросла в холод, ледяное касание которого проникало глубже в тело. Последняя фраза Нарцкулла меня насторожила: что, если в её расчёты входили и иномирные сущности?
Вот и проверим на практике.
Стужа проморозила тело насквозь — и вдруг резко сменилась обжигающим жаром. Тонкие языки пламени сплелись в сеть, которая принялась оплетать мой разум. Поначалу хлипкая, она с каждым мгновением становилась прочнее. Чутьё взвыло дурным голосом.
Шутки кончились. Карга подобрала ко мне ключик.
Спасаясь от нитей, я скользнул глубже, куда ещё не добралось враждебное колдовство — к туману, в котором плавал одинокий большой шар; малые я давно впитал. Действовал я по наитию: мысленно схватив белоснежный сгусток, я вытолкнул его ближе к поверхности сознания, которое целиком обхватила огненная сеть.
Прости, Каттай, но раз уж ты дал мне память, я имею право распорядиться ею и так.
Мгновение ничего не происходило… И ищущие нити потянулись к шару, чтобы оплести. Я не успел убраться вовремя, и несколько усиков вцепились в меня, но, к счастью, остальная сеть занялась Каттаем.
Очнулся я от резкой боли в животе, которая заставила распахнуть глаза. Я дёрнулся всем телом, прогибаясь под упавшим на меня предметом — трупом какого-то зверя.
Отчасти он напоминал тушканчика из джунглей, но был значительно меньше. Ядовитые шипы у него отсутствовали. Вдоль хребта торчали листообразные пластинки, как у динозавра. На лбу твари выделялся костяной нарост, прикрывавший глаза.
Тушканчик погиб задолго до встречи со мной. Одна нога у него отсутствовала, и в страшной рваной ране поселилась чёрная гниль. Шерсть во многих местах была содрана, обнажая покрытую нарывами и трупными пятнами шкуру.
Будь я самим собой, без промедления принялся бы блевать. Однако теперешний я блевать не мог — более того, упивался наслаждением, которое приносило насыщение.
Когда я закончил с пищей, то заметил причудливый тёмный рисунок, раскинувшийся на груди. Он терялся на багровой плоти, но, присмотревшись, я обнаружил, что он зеркально повторяет тот, что покрывал каменную печать.
— Великолепно. Наконец-то сработало. Заставил меня поволноваться, малыш!
Нарцкулла стояла поодаль, рассеянно покачивая жезлом.
— Да, отклик есть, подпитка… в
Затылок слабо скребнуло. Я вздрогнул — от неожиданности, не от боли.
— В норме, — заключила Нарцкулла. На фальшивом изящном лице заиграла торжествующая ухмылка.
— Теперь ты мой, малыш. Обычно формации предусматривают защиту от нападения рабов на хозяев, но с тобой лучше подстраховаться. Я приказываю тебе не причинять мне вреда. Даже мысль об этом вызовет у тебя невыносимую боль. Ну, попробуй подумать.
Я подумал о том, как сверну костлявую шею ведьмы. По затылку снова чиркнуло, но не более.
Получилось?
Я представил, как вытаскиваю из карги сердце живьём. Как скармливаю ей его. Как неспешно снимаю с неё скальп…
Получилось!
— Уже смирился? — хмыкнула ведьма. — Не похоже на тебя. Тебя должно было покорёжить… Но мы это исправим.
Затылок укололо, и я изобразил приступ жестокой боли, одновременно прикидывая, стоит ли напасть сейчас. Раз уж я обдурил её, можно воспользоваться этим, чтобы отыскать слабое место.
— Славно. Перекинься в человека.
Дождавшись превращения (рабская формация сохранилась и на впалой груди Каттая), Нарцкулла спросила:
— Ты умеешь говорить, малыш?
Не исключено, что до неё донеслись отголоски разговора с Нейфилой. Утаивать то, что я владею речью, может быть опасно.
— Да.
Старуха удовлетворённо кивнула. Жезл её указал на Нейфилу. Воздух перед рабыней на миг зарябил.
— Барьер я сняла. Есть её я запрещаю. Никакого вреда ей причинять нельзя. Дотрагиваться… можно. Посторожи девочку, малыш. Я скоро вернусь…
Она залилась визгливым смехом.
— А может, и не скоро. Надеюсь, ты наелся вдоволь.
Когда за ведьмой задвинулась стена, я приглушённо выругался.
Конечно же, голод никуда не делся. Одного крошечного тушканчика было мало, чтобы утолить его. Он жёг внутренности, недвусмысленно намекая, что напротив застыла беззащитная закуска.
И приказы карги на меня не действовали.
Я облизнул сухие губы. Улыбнулся рабыне, постаравшись вложить в улыбку всё дружелюбие, на которое был способен.
Не помогло. Её чуть удар не хватил. Боялась так, что дышала через раз.
Жажда жизни в ней никуда не делась. Её просто скрывал налёт притворного безразличия.
Может быть, ещё получится вылепить из Нейфилы кого-то достойного. Например, соучастника бунта.
— Не бойся. Я не трогаю тех, кто не желает мне зла. Но вот сумасшедшую бабку, которая возомнила себя моей хозяйкой, я убью с огромным удовольствием. И ты отлично подойдёшь на роль помощницы.
Я только что нарушил приказ Нарцкуллы. Приказ, подкреплённый рабской формацией.