Призванный. Возможно, баллада.
Шрифт:
– Подложить найдешь чего?
– А как же, – протягивает она приготовленное стеганое одеяльце.
Расстилаем и вздыхаем:
– Ну, карета подана, пожалте во дворец, принц уже заждался.
– Хи-хи-хи, – заливается лесникова вдовица, – прынц!
Подходим к окошку вплотную, она уцепляется нам за шею, подхватываем и легко вытаскиваем. Усаживаем в карету.
– Куда править-то?
Она поднимает руку и роняет ее вперед.
– В амбулаторию.
Едем обратно. Выезжаем на площадь.
– С ассортиментом-то у Хари не богато, – заводим разговор.
– Да он все больше на заказ торгует. Чего попросят, то и выискивает, пока не найдет. Вишь крест на молельном доме? Харя и привез откуда-то.
– На телеге привез?
– На ней, на ней, – подтверждает она.
– А ты чем живешь?
– Скорнячу понемногу. Из тех шкур, что от мужа остались. Так все и кличут скорнячихой.
– И чего скорнячишь?
– Да в последнее время больше даже и не скорнячу, а кожевничаю. Портупеи в перехлест, у городошных на них спрос.
– Городошные, это кто такие? – спрашиваем.
– Ну, те, что в городке живут, там где рынок был.
– А зачем им портупеи?
– Ну, рынок-то потом был. А сначала военный городок. Они там и маршировали, и жили, пока все не развалилось. А портупеи как память.
– А давно военные были?
– Тут непонятно, я-то не помню, мне прабабка рассказывала. А Харя так сам там служил.
– Сколько ж ему лет, получается?
– Ничего не получается, он раза в три меня моложе. Говорю ж, непонятно. Речи у нас об этом заводить не принято.
Скорнячиха принимается вертеть головой по сторонам.
Из ворот молельного дома выходит волосатый мужик в темной юбке. Наверное, подрясник. И глядя на нас, затягивает нараспев:
– Покайтесь, заблудшие, грехи отягощают душу!
– Чего это он? – косимся мы.
– Чего, чего? – отвечает она вполголоса. – Пожертвований просит. Ехаем быстрее, а то еще собак спустит.
Ехаем быстрее. Устраивать побоище под сенью креста как-то не по-христиански.
На спуске приходится больше тормозить, за мостом – напирать.
– А тут чего было? – интересуемся возле кирпичного предприятия.
– Фабрика. Камвольная.
– Это как?
– Сукно хорошее пряли. На мундиры.
– Офицерам, что ли?
– Да то еще раньше было. Когда дворяне ко двору являлись. После, правда, уже генералам, но здесь таких не водилось.
– А потом?
– Потом все развалилось.
– Отчего?
– Кто ж знает, – вздыхает она. – Давай лучше о веселом.
– Давай, – соглашаемся, напрягаясь на самом крутом месте.
– Вишь горбатый идет? Щас посмеемся.
Навстречу нам в самом деле спускается мужик, полный кавалер ордена Сутулова.
Поравнявшись, скорничиха резко выбрасывает руку:
–
Мужик от неожиданности слегка отшатывается, сходит на обочину, затем отвечает:
– А на что тебе? Ты и так, я смотрю, счастливая.
И долго хохочет нам вслед.
– Тут навскось можно, – кивает скорнячиха на тропинку, уходящую влево.
Едем навскось, виляя меж кустов. Вскоре выбираемся к торцу бревенчатого дома с зеленым окном. Огибаем угол и подкатываем к зеленой же двери.
К двери прибита фанерка, на которой каким-то углем нацарапано: «Сегодня прием в городке».
– Вот незадача, – вздыхает, поджав губы, скорнячиха. – Если б взяли от дома в другую сторону, уже бы там были. Лекарь-то у нас один на всю округу, и никак не угадаешь, где принимает. Разве что к коновалу заехать?
– А тот где принимает, на конюшне?
– Не, на дому. Это у нас в деревне, поближе к середине.
– Ладно, поехали назад, там разберемся.
Народу на обратной дороге попадается поболее, и каждый встречный весело интересуется:
– Что, скорнячиха, катаешься?
– Катаюсь, катаюсь, – отвечает она, – хочу вас запомнить напоследок. У кого прыщ на носу, а у кого штаны сзади порваны.
Хохотать нам вслед уже никто не хохочет.
Через полчаса взъезжаем на харинскую площадь.
Из ворот молельного дома выходит длиннополый мужик и направляется к торговому заведению. На ходу осеняет нас отмашистым крестом и благодушно тянет, не поворачивая кудлатой головы:
– Не отчаивайтесь, дети мои, Господь вас не забыл!
– Слава богу, – радуется скорнячиха, – набрал-таки пожертвований.
– Куда, говоришь, к коновалу-то? – напоминаем мы ей о цели.
– За четвертой избой слева тропинка на зады. Она и выведет.
Доезжаем, сворачиваем. По узкому проходу добираемся до раскрытых ворот не шибко казистого дома. Вдоль завалинки лежит бревно, очевидно, для ожидания. На закрытых дверях опять же на прибитой фанерке прейскурант: «Вросший ноготь – 1 бут., больной зуб – 1 бут., общее кровопускание – 1 бут. За вход – 1 бан. огур.» Ниже приписка: «Коли нет, щас буду».
– Если ты хочешь вырвать себе зуб, нужен один бут, – говорим мы скорнячихе назидательно. – Или тебе больше поможет кровопускание?
– Уж и не знаю, – раздумчиво отвечает она, – да и раньше вечера он точно не вернется. Видать, кто-то уже приходил, так что они с отчем сейчас за столиком на задах харни этот самый бут уговаривают.
– Ну и куда тебя теперь везти, в городок, что ли?
– В городок на колесах нельзя, там на входе охрана, права требует.
– Какие еще права?
– Ну, тариф у них такой, коли туда и обратно, тоже один бут получается. В городок надо пешком, через гаражи.