Призванный. Возможно, баллада.

Логинов Иван

Под обрывистым берегом в сырую землю вкопано бетонное кольцо, переполненное водой. Надо полагать, родник.

Заглядываем. На дне вверх брюхом лежит толстая лягва. И судя по цвету, давно. Если на этой неделе старикан поливал свой огород, подобные мелочи его не смущают. Нам тем более до фонаря. Предпочитаете родниковую – да на здоровье!

Зачерпываем ведра и ломимся в гору, наверстывая ушедшее на ротозейство время.

Наш инструктор сидит у двери сарайки на вынесенном стуле и чем-то смазывает сапоги. Над окрестностями витает отчетливый дух казармы.

При нашем появлении он оставляет сапог и показательно стучит пальцем по пустому запястью. По его мнению, из графика мы выбиваемся.

Опрокидываем ведра в бочку и устремляемся обратно. Бежать налегке под уклон приятно. А с наполненными ведрами на подъем – не очень. К тому же, надо бы поменьше их расплескивать. Переходим на мелкий торопливый шаг. Когда уже семеним вдоль забора, начинает казаться, что получается неплохо.

Но инструктор неумолимо постукивает пальцем.

Опрокидываем ведра и увеличиваем темп на четверть.

При втором нашем возвращении инструктор по-прежнему морщится и долбит костлявым пальцем, как дятел клювом.

Выливаем воду в бочку и, подавив желание навернуть ему с маху пустым ведром по башке, увеличиваем темп еще на четверть.

На следующем заходе увеличить темп уже не удается. Более того, после пятого тура он сам по себе начинает падать.

Когда бочка наполняется, инструктор долго крутит носом, потом качает головой.

– Нет, солдат, ты еще не готов.

С минуту пошевелив бровями и подвигав губами, демонстративно вздыхает:

– Ладно, придется продолжить.

После чего снимает галифе, аккуратно расправив, вешает на спинку стула и остается в длинных черных трусах. Сатиновых?

Затем, размашисто перекрестившись, ухает в бочку с головой.

Вынырнув, тут же выпрыгивает из нее и встряхивается поэтапным манером сверху донизу. Присев, отжимает трусы на себе и влезает обратно в галифе.

– Теперь, – сообщает он нам, – в бочке сто сорок литров. Ровно двадцать леек. Грядок тоже предельно круглое число – десять. Следовательно, на каждую приходится по две полные лейки. Отмеряем шагами, если глазомер еще недостаточно отточен, половину и равномерно – я подчеркиваю – равномерно распределяем по грядке воду из лейки. По минуте на лейку, всего получается, двадцать. Задача ясна?

Не заметив огня в наших глазах, хмурится:

– Ну что тут можно не понять, солдат? На вид ты вроде сообразительный.

– А какое отношение это имеет к выработке силы? – недоверчиво спрашиваем мы.

– Разогреться надо перед основным упражнением, – объясняет старикан, – а то пупок развяжется.

И громко хохочет, не смущаясь отсутствием поддержки.

Отсмеявшись, принимает деловитый вид.

– Начинай, солдат, некогда мне тут с тобой валандаться.

Он кивает на лейку, которая торчит вверх дном на колу неподалеку от бочки.

Притопив ее в воде, интересуемся:

– Джек кто был?

– Джек? А, вон за тем забором, не затыкаясь, гавкал, пока бараньей костью не подавился.

– Где ж он барана надыбал?

– Один добрый человек поделился.

–

А хоронил тоже он?

– Издеваешься? Хоронил уже хозяин. Со всеми почестями. Троекратным салютом на могилке и приглашением на поминки окрестных джековских соратников. Потом до позднего вечера шатался с ружьем по округе и орал, что непременно найдет и отомстит злодею. Спи, мол, спокойно, дорогой товарищ. Ты давай, солдат, глаза боятся, руки делают.

Принимаемся за поливку. Старикан не в силах смотреть на нашу медлительность скрывается в своем амбаре.

Когда заканчиваем, выходит наружу с топором в руке.

– А теперь главный номер, к которому ты, солдат, и готовился. Вон от того дерева у калитки никакого проку, только ближние грядки затеняет, гусеницы с ветвей постоянно десантируются да комары целыми эскадрильями пикируют. Пора пускать его на дрова. Банька у меня духовитая, но больно прожорливая.

Торжественно, держа обеими руками, старикан вручает нам топор. Скорее, колун.

– Полученный в итоге чурбан должен быть длиной в локоть и толщиной в ляжку, – показывает он для наглядности на себе. – Действуй, солдат, а мне на службу надо заглянуть.

Сев на стул, обматывает ступни портянками, вбивает в сапоги, заправляет в голенища развернутые штанины, встает и притопывает. Затем влезает руками во френч и застегивает его до последнего крючка на воротнике.

Уносит стул в сарайку, запирает дверь и сует ключ в левое ухо галифе. Из правого уже торчит горлышко бутылки, заткнутое пробкой из свернутой бумаги.

– Пойду напарнику сообщу, чтобы на смену попозже ждал. Да штырь кузнецу передам, на предмет обратно выправить.

Взяв в руку металлический хомут и задрав подбородок, удаляется по центральной дорожке с глубоко втоптанным щебнем, слегка поводя плечами в прогулочной манере.

У соседнего участка оборачивается и кричит:

– Вернусь ровно через час, к этому времени дерево должно, по крайней мере, уже лежать.

Оставшись в одиночестве, задумчиво подкидываем топор с переворотом. Поймать, правда, не удается, зато успеваем отдернуть подбородок от резкого закрута рукояти и убрать ногу с того места, куда он со всего маху втыкается. Это действительно колун, с сильно перетяжеленной головной частью.

Подходим к ясеню и хлопаем его левой ладонью по морщинистой щеке.

– Извини, брат. Кажется, я твоя смерть.

Заносим палаческую секиру и рубим сплеча.

– Буммм, – басовито отзывается ясень и щедро осыпает нас листьями, веточками и гусеницами.

Лезвие отлетает от ствола. То ли угол атаки выбран неправильно, то ли выданное орудие поставленной задаче не соответствует. Может, все вместе. Вкупе с отсутствием дровосечного навыка. В музыке это называется бекар.

Что делаем, когда задание в настоящих условиях явно невыполнимо? Правильно, изучаем, возможно ли было другое толкование. Как звучала наша задача? Повалить ясень. А сверхзадача? Пустить на дрова. И это именно тот счастливый случай, когда сверхзадача значительно проще самой задачи.