Про все
Шрифт:
– Спасибо, что помогли установить контакт с сыном.
Или еще. Звоню в "Московские новости", представляюсь секретарше. И в ответ:
– О! А мы с дочкой смотрим вашу передачу.
– А сколько же лет дочке?
– Пятнадцать.
Я ужаснулась:
– Да что вы, с ума сошли? Такая маленькая!
– Пусть лучше узнает об этом по телевизору, чем от ребят в подворотне. Хотя я во многом с передачей не согласна, но вы поднимаете и нужные темы.
Нас забросали письмами о том, зачем мы показываем про садомазохистов. Просто больная тема оказалась. Все в голос:
– Да
А я считаю, что если есть такое явление, пусть уж лучше о нем по телевизору смотреть, чем на практике применять, передача все-таки помогает выпускать пар. Переводить, можно сказать, практические занятия в русло высокой теории.
Писем ругательных было, конечно, много. Вот, например:
– Как вы можете показывать такую гадость так поздно вечером!
Или:
– Нам категорически не нравится передача "Про это". Сколько ни смотрели все не нравятся.
То есть смотрят-то исправно. Не нравятся - а смотрят. Однажды даже в суд подавали.
Это была передача про тех самых садомазохистов. Женщина пришла с кнутом, все как положено. И я спросила:
– Кто-нибудь хочет, чтобы его выпороли?
Честное слово, это был совершенно риторический вопрос, я была уверена, что желающих не найдется. И тут три молодых парня, три оленя, выскочили на сцену и сказали:
– Мы хотим!
– Как, серьезно?
– Да, на полном серьезе.
– Но это же больно!
– Интересно попробовать, не до смерти же нас будут бить.
– Ну что ж, давайте.
Дама их привязала. Я говорю:
– Если будет больно, скажите, тотчас же прекратим.
– Хорошо.
И она начала их сечь. А люди из зала:
– Еще! Еще!
Я была потрясена - били-то их по-настоящему, до крови. Спрашиваю:
– Может, прекратим?
– Давайте, сколько надо! Десять раз надо - бейте десять!
Один парень встал, видно, что звезды у него перед глазами.
– Ну что, жалеешь?
– А что жалеть? Попробовал - и ладно.
Вот за эту передачу на нас подали в суд с формулировкой "за оскорбление мужского достоинства". Но мы ведь никаких правил не нарушаем - за этим строго следим. Хотя, особенно поначалу, нас много дергали, и прокуратура, а в Думе даже разбирали вопрос о передаче.
Много было критики про передачу в прессе, особенно в первые полгода. Но от меня подробности скрывали, зная, какая я впечатлительная. До смешного доходило. Я узнала, что в "Известиях" вышла ругательная статья. Мне кто-то газету принес, смотрю, Андрей, шеф-редактор, напрягся. Почитать не успела - он выхватил ее прямо из рук:
– Надо почитать перед съемками!
– Ну давай вместе читать.
– Сейчас отдам.
Прошло пять минут, спрашиваю:
– Где газета?
– А! Уже нет, кто-то забрал.
Спрашиваю, где статья, у того, кто мне газету принес. Он:
– Сейчас вторую принесу.
Смотрю, Андрей делает знаки. Приносят газету. Андрей:
– Дай-ка я посмотрю!
– Ты же читал только что!
– Я сейчас.
Подхожу к нему через две минуты, а именно та статья, где про передачу, уже вырезана. Такая вот эквилибристика. Потом только мне объяснили, почему на такие трюки пускались - в прессе было много сурового, просто чудовищного.
Сейчас-то,
Более всего мне неприятно, когда на меня словно бы перекладывают ответственность за темы передачи. Я готова спорить, когда нас будут ругать в категориях "пошло", или "скучно", или "не глубоко". Но когда какая-нибудь газета пишет нечто вроде того, что, мол, понятно, почему Хангу выбрали в ведущие - потому что ее национальность, как известно, предрасположена к сексу. На подобном языке я даже разговаривать, не то что спорить, не стану.
А "по теме" отметились-то многие. Например, Жириновский в своей книге написал что-то вроде того, что "эта чернокожая мулатка, у которой нет ни стыда, ни совести". Естественно, это меня обидело. Во-первых, если уж "мулатка", это и означает "чернокожая". А во-вторых, что значит - ни стыда, ни совести? Ну что тут ответишь, это ведь Жириновский...
А живописец Глазунов и вовсе заявил, что меня надо расстрелять. Кажется, по ОРТ. Я сама, правда, не видела, но мне охотно пересказали это все в лицах. И "шедевр" создал: "Пороки ХХ века" (прошу прощения, если неточно передаю название). Огромная картина - там Ленин, Сталин, Клинтон, еще кто-то и я с микрофоном в виде фаллоса. Можно к этому с юмором отнестись, если отвлечься от того, что возле картины стоит гид и пальчиком тычет:
– Это вот такой порок, а это - вот такой.
Каюсь, из любопытства сходила в Манеж. Старушки-посетительницы на меня с осуждением смотрели, они Глазунову поверили. Обидно? В общем-то, да. Не то чтобы я с утра до вечера об этом думаю, ногти грызу, но все-таки неприятно.
Не ручаюсь за достоверность, но мне рассказывали, что однажды где-то было интервью с Михаилом Козаковым. Его что-то спросили о сексе, а он ответил очень своеобразно: ну, мол, я же не такой, как эта идиотка Ханга, чтобы о сексе рассуждать. Вот этого я никогда не пойму - как может мужчина незнакомую (да даже если бы и знакомую!) женщину публично назвать так? Ладно, если бы его спросили о передаче, ну, сказал бы, что не нравится. Но вот так, походя... Нет, не понимаю, как так можно. И некоторые другие известные люди позволяют себе в таком роде высказываться. Бред какой-то - не дома, за чаем, а вслух, на все окрестности. Никогда не пойму.
Обычно мне говорят, что передача не нравится, а на личность не переходят. Хотя когда была телефонная прямая линия "Комсомольской правды", мне задали такой вопрос:
– Скажите, пожалуйста, почему у вас такой противный голос? Вы так хрипите, что просто слушать невозможно!
– Возможно, потому, что я записываюсь девять часов подряд, устаю.
– Ну и что, я сама тоже работаю, но вас же слушать невозможно!
Или был такой звонок:
– За сколько вы продались этим олигархам?