Проблема «бессознательного»

Бассин Филипп Вениаминович

В последующий период, каким можно считать годы, близкие к рубежу веков, в кругах, связанных с универси­тетской медициной, наметилось характерное обратное дви­жение — постепенное ослабление интереса и нарастание скептического отношения ко всему, что связано с «бессоз­нательным». Аналогичное изменение отношения стало про­являться и к методу, который сыграл, пожалуй, самую важную роль в обострении внимания ко всей проблеме неосоз­наваемой психической деятельности, — к методу гипноти­ческого внушения. В западноевропейской психотерапии эта скептическая оценка лечебных возможностей суггестии по­степенно укреплялась и обнаруживалась в разных формах на протяжении почти всей первой половины нашего века [7] .

7

На состоявшемся в 1965 г. в Париже III Международном конгрессе по гипнозу и психосоматической медицине на это обстоятельство было обращено специальное внимание. Во вступитель­ном докладе (Chertok) было подчеркнуто, что конгресс 1965 г. — это всего лишь третье интернациональное совещание по проблеме

гипноза, созванное на 65-м(!) году после второго (состоявшегося в 1900 г.). Прозвучавшие в этой связи имена участников предыду­щего конгресса (а таковыми были Бабинский, Бехтерев, Корсаков, Dejerine, James, Charkot, Freud, Brown-Sequard, Richet, Lombroso, Forel, Janet, Magnan) выразительно подчеркнули всю длитель­ность интервала, отделяющего III конгресс от II, глубокое разли­чие эпох, на протяжении которых эти конгрессы были созваны, и стойкость отрицательного отношения к гипнотерапии, возникшего в ряде стран в начале XX века. Яркой иллюстрацией этого отно­шения для Франции может служить хотя бы тот факт, что после 25 февраля 1899 г. — дня, когда во Французском медико-психоло­гическом обществе был заслушан доклад Львова «Наблюдения над женщиной, ставшей психически больной после применения гипнотерапии», понадобилось пройти более чем половине века, чтобы было сделано (в 1953 г.) следующее сообщение, затронувшее и уже положительно осветившее принципиальные возможности лечебного применения гипноза.

Chertok интересно проанализировал исторические корни этой затянувшейся недооценки академической медициной значения гипнотерапии. Он отметил односторонность и поэтому неудовлетво­рительность позиций, на которых стояли в свое время известные гипнологические школы Bernheim и Бабинского. Спор этих школ только подчеркнул огромные трудности, стоящие на пути раскры­тия интимных механизмов гипнотических состояний, и не мог по­этому не породить настроений пессимизма в отношении возможно­стей непосредственного использования гипноза в клинике. «Золо­той век» гипнотерапии, легализованной в значительной степени трудами Charkot, после смерти этого выдающегося исследователя длился недолго. Уже вскоре после II конгресса интерес к вопро­сам гипноза настолько упал, что вызвал у Janet слова столь же горькие, сколь дальновидные: «Гипнотизм мертв... пока не воскрес­нет» [15].

В советской медицине это ослабление внимания к гипнотера­пии прозвучало, однако, в значительно меньшей степени, если наблюдалось вообще. Благодаря глубокому интересу к проблеме гипноза, проявленному В. М. Бехтеревым, К. И. Платоновым, а в теоретическом плане также всей павловской физиологической шко­лой, учение о гипнозе подвергалось в Советском Союзе на протя­жении 20—30-х годов систематической и разносторонней разработ­ке и неоднократно находило интересные возможности для выхода в медицинскую практику.

Однако в те же самые годы в узких слоях, не связанных первоначально непосредственно с университетской наукой, возникает совершенно новое отношение к проблеме «бессоз­нательного», связанное с распространением идей фрей­дизма.

Нам еще предстоит несколько позже подробно говорить о том, с какой оппозицией встретились взгляды Freud при первых попытках их пропаганды в клинике. Следует, одна­ко, уже сейчас подчеркнуть, что эта оппозиция не имела чисто негативного характера, не сводилась только к отри­цанию идей Freud. В ней звучали нередко и оригинальные трактовки проблемы «бессознательного», которые противо­поставлялись их авторами концепции психоанализа. Неко­торые из этих трактовок уходили своими логическими кор­нями в острые дискуссии, имевшие место еще в допсихоаналитическом периоде, широко обсуждались в психологи­ческой и клинической литературе на протяжении периода, предшествовавшего первой мировой войне, и еще сейчас представляют в ряде отношений научный интерес.

Поэтому целесообразно, прежде чем мы перейдем к рас­смотрению фрейдизма, кратко остановиться на этих трак­товках, настойчиво стремившихся перенести в науку XX века представления, возникшие при самых ранних попыт­ках научного осмышления проблемы «бессознательного».

§19 Обсуждение проблемы «бессознательного» на Бостонском симпозиуме 1910 г. (Hartmann, Brentano, Munsterberg, Ribot)

Мы располагаем литературными данными, которые позво­ляют восстановить основные тенденции в понимании про­блемы «бессознательного», характерные для непсихоаналитически-ориентированных течений в психологии и психо­патологии начала нашего века. В 1910 г. в Бостоне (США) состоялось совещание, отразившее разные существовавшие тогда подходы к этой проблеме. Труды Бостонского симпо­зиума [18] при опубликовании были дополнены статьями Hartmann, Brentano, Schubert-Soldern и создали выразительную картину пестроты и противоречивости мнений, преобладавших в предвоенные годы по поводу проявлений «бессознательного». Одновременно они показали, что в центре спора оставались все те же коренные вопросы, ко­торые были поставлены в еще более раннем периоде, но к сколько-нибудь уверенному решению которых участники Бостонского симпозиума были не намного ближе, чем их предшественники.

Мы не будем сейчас задерживаться на толковании «бес­сознательного», которое дал Hartmann, хотя в определен­ных кругах иррационалистически настроенной буржуазной интеллигенции конца XIX века эти идеи Hartmann были очень популярны. Являясь типичным представителем иде­алистического понимания «бессознательного», Hartmann пошел по пути спекуляций, заранее исключивших для него возможность сколько-нибудь адекватного толкования про­блемы, анализу которой он посвятил по существу всю свою жизнь. Он явился, если давать оценку в историческом ас­пекте, по существу, последней фигурой среди пытавшихся решать вопрос о «бессознательном» с позиций гегелевского объективного идеализма. Уже на фоне участников Бостон­ского симпозиума он выглядел старомодным натурфилосо­фом, который допущен в общество молодых рационалисти­чески настроенных скептиков и механистических материа­листов гораздо скорее вследствие уважения к патриархаль­ным традициям, чем в надежде услышать от него какое-то подлинно новое слово [8] .

8

Характерны

высказывания в адрес Hartmann даже некоторых современников. James оценил его теорию как «арену для причуд». Hoffding заметил по поводу этой теории, что «мы можем сказать о ней то же самое, что Галилей сказал об объяснении явлений природы божественной волей: она ничего не объясняет, потому что объясняет все» (цит. по Hart [18]).

Гораздо более характерным для описываемого периода явилось понимание, развитое в ряде работ, опубликованных в начале века Brentano. Этим автором был поставлен в острой форме основной вопрос: какие доводы заставляют признать существование у человека психической деятель­ности, которая является одновременно деятельностью не­осознаваемой. Brentano прослеживает последние (для того времени) фазы старого спора, который велся по этому по­воду, подчеркивает непримиримость выявившихся разно­гласий между теми, кто допускает и отвергает существова­ние подобной активности (относя к первым Mill-отца, Ha­milton, Maudsly, Benecke, Helmholtz, а ко вторым — Lotze, Carpenter, Spencer, Mill-сына, Fechner), и подвергает логи­ческому анализу конкретные аргументы в пользу существо­вания неосознаваемых психологических процессов у че­ловека. Его вывод категорически отрицательный: никаких данных в пользу реальности подобных процессов, по его мнению, нет, «психическое может быть только осознавае­мым». Подобная негативная позиция разделялась в опи­сываемом периоде многими. Не следует забывать, что это было время быстрого развития стихийно материалистиче­ских представлений в биологических науках и подлинных триумфов медицинской практики, которые были вызва­ны реалистическим подходом к вопросам жизнедеятельно­сти. Некоторый телеологический привкус ранних теорий «неосознаваемых умозаключений» (у Helmholtz, напри­мер, реальность подобных «умозаключений» выводилась из их «необходимости» для объяснения процессов орга­низации мыслительных и рецепторных актов) отталкивал тех, кто стремился к выявлению прежде всего строгой де­терминированности, причинной обусловленности исследу­емых процессов. Эти тенденции проявлялись как среди психологов, так и среди клиницистов. Примером такого «скептического подхода среди психопатологов являются работы Munsterberg.

Этот весьма талантливый и известный в свое время кли­ницист утверждал, что вводя представление о неосознавае­мой психической активности для объяснения тех или дру­гих реакций, мы уподобляемся астрономам XVI столетия, которые допускали грубое смешение логических категорий, считая, например, красоту, математическую гармоничность определенных траекторий «причиной» движения небесных тел по соответствующим орбитам. Предположение, что су­ществуют психические явления, находящиеся «вне созна­ния», по его мнению, логически противоречиво. Причиной реакций, которые невыводимы из актов сознания, является, по Munsterberg, только нервная деятельность в ее «чистой» {лишенной связи с сознанием) форме. Все же остальное есть, по его мнению, чисто спекулятивный домысел.

Небезынтересно, что на сходную позицию встал и такой крупный психолог, оказавший значительное влияние на умы своих современников, как Ribot. Он полагал, что так называемая подсознательная деятельность—это просто ра­бота мозга, при которой психические процессы, сопровож­дающие деятельность нервных центров, по каким-либо при­чинам отсутствуют. «Я склонен стать на сторону этой гипо­тезы,—говорит он, — хотя и не закрываю глаз на ее недо­статки и трудности... Я все более склоняюсь в сторону этой физиологической гипотезы и вполне присоединяюсь к мне­нию, высказанному недавно в Америке Jastrownenje более ясно Pirce в его "Психологических и философских очер­ках" (1906). Последний приводит такие убедительные до­воды в пользу физиологического толкования, что все даль­нейшие попытки в этом направлении мне кажутся излиш­ними» [18, стр. 69].

Количество высказываний подобного отрицательного, скептического стиля можно было бы значительно увели­чить. Однако вряд ли это необходимо. Из сказанного до­статочно ясно, что сильной стороной этого негативного, «физиологического» направления являлись простота лежа­щей в его основе логической схемы и единство мнений по главным вопросам среди его сторонников. Приверженцам же реальности неосознаваемой психической активности не хватало именно этих сильных сторон.

§20 Подход к проблеме «бессознательного» Janet, Prince, Hart

Сторонники идеи «бессознательного», выступившие на Бо­стонском совещании, не могли ясно ответить на основные вопросы, сохраняющие трудно устранимый оттенок пара­доксальности: что представляет собой мысль, восприятие или воспоминание, не имеющие возможность стать предме­том наблюдения для сознания, в котором они возникли? Су­ществует ли метод, позволяющий изучать эти своеобразные психические акты? Каковы закономерности их динамики и их отношение к сознанию? На все эти неизбежно возника­ющие вопросы участники Бостонского симпозиума, не при­надлежащие к «физиологическому» лагерю, давали разно­речивые и подчас очень мало обоснованные и неопределен­ные ответы. Из этих ответов отчетливо вытекало, что их авторов объединяло в гораздо большей степени полуинтуи- тивное убеждение в реальности неосознаваемых форм пси­хики, чем сколько-нибудь строгие представления по поводу свойств и роли последних.

Характерна в этом отношении позиция Janet. Будучи поставлен перед необходимостью уточнить свое представ­ление о «бессознательном», Janet уклонился по существу от критики тех, кто отрицал существование неосознаваемых форм психики. Он подчеркнул, что понятие «бессознатель­ного» применялось им при описании только определенных психических нарушений: синдромов расстройства лично­сти, отчуждения частей собственного тела, нарушения «схемы тела», которые наблюдаются иногда при истерии. В этих состояниях, как и в глубоких фазах гипнотического сна, приходится, по Janet, допустить существование опре­деленных форм психической деятельности, которые «дис­социированы» с нормальным сознанием, «отщеплены» от последнего (мысль, подводящая нас вплотную к одному из самых важных обобщений, сделанных на раннем этапе ис­следования «бессознательного»). Janetприводит в качест­ве примера классические наблюдения Seglas [239], описав­шего больных, утверждавших, что они потеряли память и поступавших в определенных ситуациях так, как если бы они шгчего не помнили, хотя более точный анализ показы­вал, что в действительности ими почти ничего не было забыто.