Проблема «бессознательного»
Шрифт:
Можно, правда, допустить, что те, кто с нами не согласен, возразят примерно так. Они укажут, что критические источники, на которые мы до сих пор ссылались, в какой-то части устарели, что мы недостаточно учитываем результаты новейшей эволюции фрейдизма, освободившей это течение от многих его первоначальных недостатков, и что поэтому вся обрисовованная выше картина критического отношения к психоанализу в настоящее время не характерна для медицинских кругов и интеллегенции западных стран. Поэтому в заключение этого раздела нашей работы мы позволим себе сослаться на одного из наиболее компетентных представителей французской психиатрии, с именем которого связана целая эпоха в развитии этой области знания, проф. Baruk.
На одной из последних традиционных ежегодных «Бесед памяти Bichat» Baruk высказал свое мнение о психоанализе, получившее необычайно широкий резонанс. Его речь представляет, особенно в сравнении с указанными выше тенденциями, бесспорно, очень большой интерес.
«Основным в науке,— говорит Baruk,— является проверка гипотез, превращающая эти гипотезы в изученные
С медицинской точки зрения догматические установки некоторых психоаналитиков и психосоматиков могут представлять иногда подлинную опасность (курсив наш.— Ф. Б.), К каждому больному важно подходить без предвзятого мнения. Мы же видели два случая опухолей мозга, оставшихся нераспознанными вследствие психоаналитических толкований» [108, стр. 86].
Подчеркнем примечательный факт: до какой степени повторяются уже хорошо нам знакомые направления критики фрейдизма в этих взволнованных и сильных словах высокоавторитетного клинициста, сказанных в 1965 г. и отражающих его собственный огромный опыт! Проследим, однако, дальнейший ход мысли Baruk, его оценку фрейдизма в плане методическом и социальном. Barukакцентирует усиливающуюся в последнее время оппозицию фрейдизму, проявившуюся, в частности, на Международном конгрессе по социальной психиатрии в 1964 г., проходившем в Лондоне одновременно с «профрейдовским» конгрессом психотерапевтов. Эти оппозиционные установки социальных психиатро(в Baruk связывает с весьма отрицательными, по его мнению, социальными и психологическими последствиями применения психоанализа.
Он признает, что идеи Freud наложили глубокий отпечаток на психиатрию, медицину, философию и всю социальную жизнь современного общества. Но в чем это влияние прежде всего сказалось? По Baruk, Freud устранил долго существовавшее и уходящее своими корнями еще в античную культуру представление о человеке, как о существе, поведение которого определяется прежде всего его «разумом». Вместо этого вызывающего уважение образа Freudнарисовал иную картину, по которой позади логики и «разума» стоят их скрытые, но подлинные властители: грубые примитивные влечения, слепые, неразумные инстинкты, эгоизм, стремление к неотсроченному наслаждению. Человек был неожиданно сброшен со своего морального пьедестала. Если в предшествующие века под влиянием идеологии христианства превозносилась «мощь духа», то теория психоанализа выступила как своеобразное откровение «мощи плоти». Удовлетворение потребностей индивида выдвигается на передний план. А поскольку это удовлетворение наталкивается на сопротивление социальных норм, то возникает острый конфликт, отношение неизбежного антагонизма между индивидом и его общественным окружением.
Распространение подобных концепций имело, по Baruk, тяжелые социальные последствия. Оно затруднило воспитание молодежи и способствовало появлению поколения, которое является, по мнению Baruk, капризным, требовательным, агрессивным, недовольным самим собой и другими. Baruk останавливается далее и на психологическом анализе самой психоаналитической процедуры.
Больной для психоаналитика, говорит он,— это «своеобразный лицемер, который старается скрыть свои либидинозные тенденции под маской пристойности, существо, которое не является, в действительности, тем, за кого оно себя выдает» [108, стр. 88]. Психоаналитик видит свою задачу в том, чтобы «изобличить своего пациента, подмечая его неконтролируемые реакции и используя для этого разного рода ловушки и маневры. В таких условиях больной чувствует себя расслабленным, пассивным, находящимся во власти чужой воли, насильственно проникающей в глубины его психики. В результате же длительного применения психоаналитических процедур возникает риск ослабления воли самого больного, фиксированность больного на его собственных интимных переживаниях и постепенное его превращение в личность, мало способную к активному сопротивлению и терпящую поэтому фиаско при первом же соприкосновении со сколько-нибудь грубой действительностью. Слишком сильное аффективное напряжение, замечает Baruk, бесспорно может привести к неврозу, но не меньше угрозы создает и чрезмерное эффективное расслабление и неизвестно какую из этих крайностей выгоднее предпочесть.
Baruk видит опасность психоанализа и в том, что последний часто связывает генез невроза с особенностями семейной жизни больного и поэтому нередко эту жизнь разрушает. В целом же психоаналитическая концепция — это, по Baruk, гораздо «скорее религия, чем наука», религия, имеющая свои догмы, свои ритуалы и, главное,
Не приходится удивляться, что когда все эти мысли проф. Baruk (это «Обвинение», по выражению редколлегии «Nouvelles litteraires», 4 сентября 1965 г.) были опубликованы, они вызвали не только болезненную реакцию психоаналитиков, но и очень живые отклики более широких кругов французской общественности. Мы же позволим себе воздержаться от каких-либо их комментариев. Для нас достаточно отметить, насколько они близки нашему собственному восприятию методических и социальных аспектов психоанализа. А повторение в них критических доводов, прозвучавших в советской литературе еще десятки лет назад, только придает им особую весомость и показывает, что в обсуждении всей этой трудной проблемы многие из нас совершенно независимо друг от друга приближаются к более или менее согласующимся окончательным выводам.
Предыдущий параграф мы закончили указанием на наше согласие с высказываниями проф. Barukпо поводу методических и социальных аспектов проблемы психоанализа. Но исчерпывают ли эти высказывания всю проблему? На этот вопрос мы ответили бы (возможно, к некоторому удивлению наших психоаналитических оппонентов) отрицательно. Осветив адекватно и строго темы метода и социальных последствий применения психоанализа, проф. Baruk, возможно, умышленно не остановился на аспекте собственно психологическом (т.е. на отношении к проблеме «бессознательного» в более узком, теоретическом смысле этого слова). А из-за этого в свете его недостаточно полных оценок остается непонятным, что же придает психоанализу, невзирая на все столь очевидные недостатки этой доктрины, популярность, что заставляет заинтересованно прислушиваться к парадоксам психоанализа широкие круги мыслящих людей во многих странах мира на протяжении десятилетий? Попытаемся восполнить этот пробел рассмотрения, так как иначе нас можно будет обвинить в замалчивании вопросов, особенно трудных для обсуждения.
Выше мы уже неоднократно отмечали, что критика теории психоанализа весьма часто обнаруживает черты замешательства и утрачивает свой решительный тон, как только возникает вопрос об отношении к центральной теоретической проблеме всей созданной Freud концепции — к проблеме «бессознательного». Здесь выявляются колебания даже у тех, кто отчетливо видит слабые стороны психоаналитической доктрины и дает последней заслуженную отрицательную оценку. Чем же вызывается это характерное отступление? Теперь, спустя много лет после того, как подобные тенденции стали обнаруживаться, мы можем довольно уверенно объяснить их.
Дело, конечно, не в том, что теория «бессознательного», предложенная Freud оказалась по каким-то причинам свободной от недостатков, присущих остальным элементам его концепции. Такое объяснение было бы искусственным и противоречило бы органической связи между собой, бесспорному логическому единству всего, что было создано Freud. Нерешительность в отклонении психоаналитического представления о «бессознательном» возникла прежде всего потому, что, по мнению многих, иного подхода к этой сложной проблеме вообще не существует, потому, что за годы недостаточно активно проводившейся разработки идеи «бессознательного» с позиции диалектико-материалистической психологии и учения о высшей нервной деятельности фрейдизм добился широко распространенной репутации единственного пути, следуя по которому, можно якобы вскрывать механизмы активности психики, которая не осознается субъектом. Именно эта мысль в первую очередь звучит, как мы уже подчеркивали, при объяснении положительного отношения к фрейдизму, которое обнаруживают упоминавшиеся выше клиницисты и деятели кибернетического направления.
Однако было бы бесспорным упрощением думать, что мотивы добивающихся компромисса с психоанализом исчерпываются только этой особенностью истории развития идей. Положение вещей оказывается значительно более сложным, имеющим более глубокие теоретические причины.
В истории науки не так уж редки случаи, когда те, кто отправляются от неправильных постулатов и используют неадекватные методы, приходят тем не менее в отношении какого-то ограниченного круга фактов к относи тельно правильным представлениям. История так называемой народной медицины дает тому множество очень ярких и убедительных иллюстраций. И нечто подобное произошло с фрейдизмом [12] .
12
Это обстоятельство было однажды очень выразительно отмечено И. П. Павловым. Хорошо известно. какое значение придается в системе психоаналитической терапии осознанию больным вытесненного и ставшего потому патогенным переживания. Касаясь этого основного по существу принципа лечебного метода Freud, И. П. Павлов указывает: «Коrда очень запрятан ущемленный пункт, то eгo надо привести в связь с остальными полушариями. Эта штука, конечно, положительная штука Frепd, это eгo заслуга, а все остальное дребедень, зловредная штука. Это ясно, это верный факт. Вот эти самые изолированные пункты, которые, однако, существуют и действуют втемную, против которых нет никакой управы, их надо перевести в сознание, т. е. привести в связь с полушариями, и тогда, раз полушария функционируют правильно, то наводят порядок и там. Так, что это совершенно понятно» [66, стр. 296]. Это важное высказывание И. П. Павлова неоднократно обсуждалось в нашей литературе (И. Т. Курцин, 47, стр. 247, И. Е. Вольперт. 24, стр. 61, и др.). Некоторые соображения по eгo поводу приведены ниже.