Проблеск истины

Хемингуэй Эрнест

— Если у лекарства такой приятный вкус, разве оно может быть сильным, брат?

— Сам Великий Маниту использует это лекарство.

— Да свершится воля Аллаха. Когда мне принять остальное?

— Утром, как проснешься. Если ночью не сможешь спать, соси леденцы.

— Я чувствую себя гораздо лучше, брат.

— Иди присмотри за Вдовой.

— Иду.

Все это время снаружи доносились грохот барабанов, звон колокольчиков и резкие звуки свистков. Мне по прежнему не хотелось танцевать, настроение недозрело, и, когда ушел Стукач, я сделал себе джин с кампари, добавив немного содовой из сифона. Мне верилось, что в совокупности с двумя ложками пенициллина это возымеет

должный эффект, пускай не основанный на чистой науке.

Эксперимент прошел удачно, барабанный гул сделался отчетливее. Я прислушался, стараясь определить, изменился ли тембр свистков, и пришел к выводу, что не изменился. Посчитав такой результат положительным, я достал из бурдюка холодную кварту пива и вернулся к танцующим. Моим жестяным барабаном уже кто-то завладел, и я праздно уселся под деревом, где меня и отыскал дружище Тони.

Тони был прекрасным человеком и одним из моих лучших друзей. В танковых войсках он дослужился до сержанта, показав себя храбрым и умелым бойцом. Тони был если не единственным масаи в британской армии, то уж точно единственным сержантом-масаи. Он работал в охотоведческом хозяйстве под началом Джи-Си, что служило предметом моей постоянной зависти: Джи — Си всегда везло с людьми. Тони был отличным механиком, надежным работником, никогда не унывал, отлично говорил по-английски, по-масайски, немного на языке чагга и камба и, естественно, на суахили. По виду он совсем не был похож на масаи: коротконогий, широкогрудый, с мускулистой шеей и крепкими руками. Я обучил его боксу, и мы часто спарринговали.

— Отличная нгома, cap, — сказал Тони.

— Да, — согласился я. — Танцевать не будешь?

— Нет, cap. Это нгома для вакамба.

Егеря как раз начали очень сложный танец, и девушки присоединились к ним, совершая интенсивные совокупительные движения.

— Здесь много красивых девчонок. Какая тебе нравится, Тони?

— А вам, cap?

— Не могу решить. По крайней мере четыре очень хороши.

— Но одна лучше всех. Понимаете, о ком я?

— Прекрасная девушка. Откуда она?

— Она камба, cap, из соседней шамбы.

Девушка была действительно хороша, лучше не придумаешь. Мы с Тони не сводили с нее глаз.

— Ты видел мисс Мэри и капитана?

— Да, cap. Они недавно были здесь. Я очень счастлив, что мисс Мэри убила льва. Это ведь так давно началось! Помните, масаи с жвачкой заколол льва копьем? Еще в старом лагере под фиговым деревом. Долго же она охотилась за своим львом, cap! Сегодня утром я сказал ей масайскую пословицу. Она не говорила?

— Нет, Тони.

— Пословица такая: когда умирает большой бык, в мире наступает тишина.

— Очень верно схвачено. Слышишь, в мире и сейчас тихо. Даже среди шумной нгомы.

— Вы тоже заметили, cap.

— Конечно. У меня внутри со вчерашнего дня тишина. Пива выпьешь?

— Спасибо, cap, не надо. Мы будем сегодня боксировать?

— А ты хочешь?

— Если вы не против, cap. Здесь много новичков, их надо попробовать в деле. Может, завтра, после нгомы?

— Можем и сегодня.

— Завтра, наверное, лучше. Один из новичков, cap, очень грубый парень. Не плохой, нет. Просто грубый. Вы знаете, о чем я.

— Из городских?

— Вроде того.

— Боксировать умеет?

— Я бы не сказал. Но очень резкий.

— А удар?

— Хороший, cap.

— Кстати, что это за танец?

— Новый боксерский танец, cap. Вот смотрите: делают нырок и хук слева, как вы учили.

— Даже лучше, чем я учил.

— Значит, завтра?

— Завтра ведь ты уедешь.

— Ах да. Забыл, cap. Простите. Я совсем рассеянный, с тех пор как умер большой бык. Устроим

бокс в следующий раз. Пойду проверю грузовик.

Я отправился на поиски Кейти и нашел его на периферии танцующей толпы. Он был весел и энергичен.

— Развези людей по домам, как стемнеет. Организуй грузовик, подключи Мтуку с охотничьим джипом. Мемсаиб устала, мы хотим пораньше поужинать и лечь спать.

— Ндио, — согласился он.

— Джамбо ту, — кивнул я. — Почему не танцуешь?

— Слишком много правил. Не мое.

— Аналогично.

Ужин в тот вечер был отменный: Мбебиа приготовил отбивные из льва, панированные в сухарях. Они удались на славу. В сентябре, когда мы впервые отведали львиных отбивных, это казалось чем-то эксцентричным, даже варварским, и вызвало немало споров. Некоторые отказались их есть, другие сочли деликатесом. Мясо было белым, нежным, похожим на телятину и совсем не отдавало дичью.

— Если такие отбивные подадут в хорошем итальянском ресторане, их никто не отличит от миланского шницеля, — заметила мисс Мэри.

У меня сомнений не было с самого начала: я понял, что мясо будет вкусным, впервые увидев освежеванную львиную тушу. Мкола, в ту пору мой оруженосец, подтвердил мою догадку, заявив, что не ел ничего вкуснее. Мы, однако, находились под жестким влиянием Отца, который пытался вылепить из меня нечто вроде «пукка-саиб», то есть абсолютного охотника, и я ни за что бы не отважился заказать нашему повару жареного львиного мяса. В этом году ситуация изменилась, и когда мы убили первого льва, я попросил Нгуи отнести вырезку на кухню. Отец, конечно, заявил, что это варварство и ни один нормальный человек не ест львиного мяса, но в последнем сафари мы жалели уже не о сделанном, а о том, чего сделать не успели, поэтому оппозиция носила весьма условный характер. Мэри научила Мбебиа готовить панированные отбивные, и когда Отец почуял божественный аромат и убедился, что мясо расступается под ножом, подобно нежнейшей телятине, и увидел, с каким наслаждением мы поедаем новое блюдо — он не устоял и попробовал кусочек.

— Ты ведь ел медвежье мясо в Америке, когда охотился в Скалистых горах, — комментировал я. — И кабана тоже ел, хотя он хуже, чем лев или медведь.

— Иди к черту, — отвечал Отец. — Чего пристал? Видишь, я ем.

— Ну и как?

— Как, как. Вкусно. Не подначивай.

— Ах, мистер П., возьмите еще кусочек! — воскликнула Мэри. — Ну пожалуйста!

— Хорошо, хорошо, — буркнул он. И добавил, возвысив голос до бабьего фальцета: — Только прекратите на меня глазеть!

Сейчас, за ужином, мы вспоминали те времена, и мне нравилось говорить об Отце, пожалуй, моем лучшем друге, которого все любили. Мэри рассказала об их беседах с Отцом во время долгой поездки через Танганьику, когда мы охотились возле реки Руаха и на равнине Бохоро. Я слушал, мысленно заполняя Отцовы недомолвки, и мне казалось, что он сидит с нами, и на душе становилось легко — даже заочно, из рассказа Мэри, Отец помогал мне, распутывая и упрощая сложные ситуации.

Мне думалось, что и лев, чье мясо мы с таким аппетитом поедали, незримо присутствует на нашей трапезе, и это большое счастье — ужинать в столь достойной компании.

В эту ночь Мэри спала в своей кровати, сославшись на усталость. Я какое-то время лежал без сна, потом вышел посидеть у костра. Мысли кружились вокруг Отца: я жалел, что он не бессмертен, и радовался, что мне выпало счастье его знать, и что вместе мы сделали пару — тройку интересных вещей, как в старые добрые времена, с шутками и разговорами, когда важно не дело, а люди, с которыми его делаешь, и под эти мысли меня начала одолевать сонливость, и я ушел спать.