Пробуждение Атлантиды
Шрифт:
Они кланялись, пока их лбы не коснулись сырой и ледяной грязи пола в пещере. – Ее защищали, милорд. То здание, куда вы нас послали, было битком набито атлантийцами и неимоверным числом оборотней. К тому же ведьмы так сильно чарами прикрыли свой дом, что пробраться туда не представлялось возможности.
Он обнажил клыки и зашипел на них, испытывая слишком сильную ярость, чтобы говорить словами. Лидеры застонали, зная, что ничто не вызывает у него больше наслаждения, чем убийство вестников плохих новостей.
Ну. Вероятно, не совсем так. Он посмотрел на альков, в котором содержалась Дейрдре, облизал
– Он так и сделал, милорд, но его сильно ранил атлантийский принц. Он выстрелил Дракосу в живот. Мы бы его забрали, но в то время как мы старались прорваться сквозь щит ведьмы, жрец Атлантиды призвал незнакомую нам силу. Он выстрелил своего рода молнией по зданию и уничтожил всех нас в радиусе мили.
Ярость наполнила голову Калигулы, как бак кипящего масла, пока он не подумал, что его мозги зажглись и кипят от уровня интенсивности. – И всё же вы сумели избежать этой катастрофы? – прорычал он так громко, что со стен повалились пласты льда, грязи и камня.
– Я, э, я отступил, когда начало рождаться электричество, милорд. Я видел, как однажды в вампира попала молния в грозу, и я был...
– Ты испугался, - презрительно сказал Калигула. – Ты больше испугался атлантийской молнии, чем меня? – он наклонился над съежившимся вампиром.
– Ты, действительно, дурак, - одним движением острых когтей он вырвал голову с плеч, а потом с дикими криками прыгал на черепе вверх-вниз. Пока ничего не осталось, кроме дымящейся слизи, шипящей под его сапогами.
Спустя несколько минут он обуздал свою ярость и осторожно вытер первый, а потом второй сапог о склоненную спину одного приспешника из своей кровавой стаи, который всё еще лежал на земле. Потом он попытался собраться и найти в себе спокойствие. Если он потерял Дракоса, а остались только идиоты вроде этих, тогда ему следует отступить и перегруппироваться прежде, чем идти вперед. Если он из-за этого потерял Эрин Коннорс, ее сестра заплатит за это в агонии, какую он ей еще не причинял. Он хотел их обеих, - некоторое время назад это стало даже сильнее одержимости. – И ему не следует отказывать.
Но, по крайней мере, он начал уничтожать так называемые цивилизованные рамки, в которые люди пытались загнать немертвых. Он и его племя были рождены, чтобы править ночью, а не подчиняться слабым законам овец. Его взгляд метнулся на бесполезных членов его кровавой стаи.
Ну, исправился он, некоторые его сородичи были рождены править ночью. Некоторые были лишь пушечным мясом. Но самые могущественные генералы и императоры рано учились отличать, или их убивали самые доверенные люди.
Легкое волнение воздуха прервало его горькие воспоминания и возвестило о появлении другого вампира, знакомого с его образом мышления, хотя его мысли были почти неузнаваемы от той агонии, которая резала их. Черная фигура рухнула на землю перед ним, сильно ударившись, разок подпрыгнув, а потом оставшись лежать неподвижно. Зловоние крови и пробитых кишок растеклось в воздухе.
Калигула осторожно перевернул сверток покрытого кровью тряпья ногой. И посмотрел в покрытое ожогами и избитое лицо своего единственного генерала.
Дракос медленно открыл глаза, всё его тело
– Я здесь, милорд, чтобы отчитаться. И я знаю, как мы можем схватить ведьму. Сейчас она на пути сюда к нам, - он прервался, кашляя и постанывая, находясь на волоске от настоящей смерти.
Калигула улыбнулся и поднес одно запястье ко рту, потом разорвал его клыками. Наклонившись над своим генералом, он поднес запястье ко рту Дракоса, улыбнувшись той улыбкой, которая когда-то приводила всю Римскую Империю в рабский ужас. – Пей, Дракос. Пей и расскажи мне всё.
Когда Дракос схватился за запястье и начал пить, ужасный шумный звон снова начал сотрясать пещеру, и его кровавая стая пронзительно закричала и уползла прочь, прикрывая уши. Калигула обнажил зубы и выкрикнул вызов самой земле.- Я признаю твой шум, как возвещение о моем собственном владении, чем бы ты ни был! – прокричал он во тьму. – Я – Калигула, и я буду править миром!
Звук стал еще громче, пока он не был вынужден отобрать запястье у Дракоса, чтобы самому прикрыть уши. Каким-то образом, даже сквозь ужасный шум неизвестного колокола и сквозь руки, прикрывающие его уши, он услышал, как Дейрдре начала смеяться.
Глава 22
Атлантида, Храм Нереид
Конлан смотрел вниз на бледную, спящую Рилли и вынуждал себя поверить в чудо. Мерцающий свет свечей отражал призмы цвета от драгоценностей, окружающих низкую кровать в одной из многочисленных целебных комнат Храма.
Он выдавливал слова из сдавленного болью горла.
– Стаз держится?
– Да, и я могу легко поддерживать его в течение целых сорока восьми часов, - сказала Мари.
Он тяжело вздохнул, оценивающе посмотрев на Первую Деву, отмечая серую бледность и напряженность ее лица.
– Ты уверенна? Мари, я знаю, что не имею никакого права просить тебя рискнуть своей жизнью или здоровьем.
Она покачала головой.
– Не заканчивайте эту мысль, Ваше Высочество. Это - мое право и моя привилегия Первой Девы оказывать помощь женщинам и нерожденным малышам нашего царства. Разве могу я для будущего наследника сделать меньше, чем я делаю для остальных?
– Почему? Почему это происходит?
– Его голос был стоном муки скорее раненного животного, нежели человека.
– Почему ее тело отвергает ребенка?
– Энергетика ее беременности - … несоответствующая. Никогда прежде я ничего такого не чувствовала. Это не просто невынашивание, а что-то глубоко противоречивое в энергиях матери и ребенка.
Он пристально поcмотрел на Райли, которая стала для него важнее, чем его собственная жизнь. Его возлюбленной, его душой, его будущей королевой. Наконец он задал вопрос, который она запретила ему произносить, или даже думать о нем, несмотря на то, что он оставил кровавые червоточины в его сердце, облекаясь в слова.
– А если ты извлечешь ребенка?
Лицо Мэри побледнело еще больше, и она пошатнулась на ногах.
– Я не могу, Конлан. Райли говорила со мной до того, как согласилась на стаз, и она заставила меня поклясться моей клятвой Первой Девы, что я не сделаю ничего, что навредило бы ее ребенку, если будет хоть малейшая надежда, что он выживет. Независимо от того, кто будет просить.