Пробуждение Оливии

О’Роарк Элизабет

Мама заталкивает меня в шкаф. Она велит мне остаться здесь, спрятаться и не издавать ни звука, пока она не придет за мной: ни единого звука. Мамины слова звучат устрашающе, но ее лицо очень печально.

– Не смотри, – говорит она. – А если он тебя найдет – беги.

Затем она закрывает шкаф.

Я заглядываю в щель между дверцами. Дом заполняет темнота, над головой слышны раскаты грома, и его тень, длинная

и узкая, тянется через всю комнату, от дверного проема до кровати, где она сидит, сложив руки у себя на коленях. Я чувствую ее страх. Он переполняет комнату, проскальзывает под дверцы шкафа, а затем заполняет и меня. Она не будет бороться с ним, потому что в этом мире есть вещи слишком большие, слишком ужасные, чтобы с ними бороться, и он – одна из них.

И вдруг я уже бегу, бегу изо всех сил, как она мне велела.

Вниз по склону к высоким колосьям кукурузы, где я буду маленькой, а он большим, и только я смогу спрятаться. Но затем он настигает меня, обхватывает из-за спины, и его руки держат так крепко, так неумолимо, будто я в смирительной рубашке. Я пытаюсь бороться, однако это бесполезно. Я жду, когда придет боль, она должна появиться в любой момент, этот острый опаляющий удар в спину, ощущение липнущей мокрой футболки, и кровь на его руках. Я знаю, что это скоро придет…

Но ничего не происходит.

Он говорит, чтобы я успокоилась, умоляет успокоиться, однако это не голос монстра. Это умиротворяющий голос, который обволакивает меня, пронизывает и расслабляет. Голос, который говорит мне, что я в безопасности, – что на самом деле не может быть правдой, но он повторяет это снова и снова.

Я уступаю ему.

Я верю ему.

Я перестаю бороться и позволяю своему миру погрузиться во тьму.

– Лив. Пора вставать.

Я медленно открываю глаза и понимаю, что больше я не у себя в комнате и за окном уже светло. В мгновение ока мою сонливость сменяет паника. Если я не у себя, значит, я сделала что-то очень плохое. Я убежала или опять потеряла сознание и теперь нахожусь в больнице или где-нибудь еще похуже…

Забег с раздельным стартом. Я пропустила его или вот-вот пропущу.

Эта мысль заставляет меня резко сесть, пока я пытаюсь разглядеть незнакомую комнату, моргая от яркого света. Первым делом я замечаю Уилла. На долю секунды на его лице мелькает какая-то эмоция, которой я никогда прежде не видела – не презрение и даже не забота, – но затем он крепко зажмуривается.

– Господи, Оливия, – вздыхает он. – Прикройся.

О боже. Я смотрю вниз, а затем на постель, где лежит моя майка, которую я, очевидно, сбросила ночью. Ситуация становится все хуже и хуже.

Я натягиваю на себя простыню, но Уилл уже отвернулся и выходит из комнаты.

– Где я?

– Мы поговорим, когда ты оденешься, – хрипло отвечает он; его голос звучит немного сдавленно.

Я прячу лицо в ладонях. «Боже мой, Оливия,

что ты натворила на этот раз? И почему это обязательно нужно было делать с ним?» Я не против оказаться обнаженной. Я могу раздеться почти перед кем угодно. Но не перед ним. Моя майка еще слегка влажная, и, когда я натягиваю ее через голову, по моему телу пробегает дрожь. Должно быть, я бегала, а потом в какой-то момент решила раздеться. Но каким образом это произошло именно здесь? И почему я ничего из этого не помню?

Когда я выхожу из спальни, Уилл на кухне наливает кофе, его плечи напряжены, словно он рассержен. И, похоже, он старается на меня не смотреть.

– Где я?

– В моей квартире. – Уилл поднимает взгляд, протягивая мне чашку, а затем стремительно выходит из комнаты.

Я явно совершила что-то ужасное. Я пытаюсь вспомнить вчерашний вечер… Большое количество алкоголя объяснило бы и то, почему я здесь, и то, почему была полуголой, – но я ничего из этого не помню.

Уилл возвращается и протягивает мне футболку, по-прежнему не глядя на меня.

– Надень это, – говорит он. – Сейчас ты все равно что раздета.

Я оглядываю себя. Учитывая, что майка до сих пор влажная и что она изначально была довольно облегающей, полагаю, это не оставляет простора воображению. И напрашивается лишь одно объяснение тому, что я оказалась в его квартире и не помню об этом.

– Почему я здесь? – спрашиваю я. – Мы что?..

– Нет. – От изумления у него отвисает челюсть, и он таращится на меня с оскорбительной смесью шока и отвращения. – Разумеется, мы ничего такого не делали.

– Необязательно делать вид, будто это настолько мерзко, – огрызаюсь я. – Я не такой уж плохой вариант.

Уилл запускает руку в свою шевелюру и задерживает ее в этом положении, давая возможность полюбоваться его действительно привлекательным (и отвлекающим) татуированным бицепсом.

– Ты вообще ничего не помнишь?

Это унизительно, а унижение (как и все остальное) выводит меня из себя. Поэтому я хмуро спрашиваю:

– Разве это не очевидно?

– Я поймал тебя, когда ты выбегала из своей квартиры, – говорит он, опираясь одной рукой о столешницу. – Ты спала или… В общем, не знаю, что это было. Я тебя остановил и ты вроде как просто отключилась.

Я закрываю глаза и чувствую, как меня охватывает ужас. Я бы предпочла, чтобы он увидел меня пьяной. Я бы предпочла, чтобы он увидел меня обнаженной. По крайней мере, я бы имела какое-то представление, кем я была в этот момент, тогда как во время бега во сне я сама для себя загадка. Я боюсь той себя, которой я становлюсь в этих кошмарах… боюсь, кем я становлюсь, когда убегаю от них.

– Я, ммм, что-нибудь делала? – Мои слова звучат так тихо, что я даже не уверена, слышал ли он меня.

– Ты попыталась меня ударить, – произносит он с негромким смешком. – Но я, наверное, это заслужил, учитывая обстоятельства.

– Извини, – бормочу я, бросая быстрый взгляд на его лицо и пытаясь оценить, не пострадал ли он. – Я тебе не навредила?

– Нет, – его губы изгибаются в улыбке, – я в общем-то знал, во что ввязываюсь. В конце концов, ты не особо славишься уравновешенностью.

Я закатываю глаза, а затем заставляю себя задать вопрос, ответа на который боюсь больше всего: