Пробуждение Оливии
Шрифт:
Он грозно приближается, одарив меня своим вечно свирепым взглядом.
– Что ты творишь? – требовательно спрашивает он. В этот момент я вынуждена сложиться пополам, чтобы отдышаться.
– Бегаю по восемьсот, как ты и просил, – отвечаю я, приподняв одну бровь.
– Серьезно? А мне кажется, ты соревнуешься с Бетси.
– Может, это она со мной соревнуется. Почему ты отчитываешь именно меня?
– Потому что от тебя я ожидаю большего. – Он скрещивает руки на груди.
«Ожидаю». Одно это слово заставляет меня чувствовать себя так, будто мне опять не хватает воздуха. Я не хочу, чтобы от меня чего-то ожидали,
– Не стoит.
Лэнгстром смотрит мне прямо в глаза. У него открытый взгляд – не рассерженный и не дерзкий, а искренний, как будто он пытается увидеть во мне то, чего там нет.
– Да, – наконец произносит он и отворачивается, чтобы уйти. – Пожалуй, ты права.
Я снизила его ожидания. Но почему-то не чувствую облегчения, на которое рассчитывала.
За оставшуюся неделю я выслушиваю еще несколько лекций от Уилла и ни одной похвалы. Я делаю все, что он говорит. Я быстра, но не слишком, я больше не соревнуюсь с Бетси (хоть мне и хотелось бы втоптать ее в грязь, а после вытереть ноги о ее останки) – однако он по-прежнему хвалит всех, кроме меня. Я покидаю тренировки с недовольным лицом, но он, похоже, этого даже не замечает. Наверное, он считает, что я недолго буду его проблемой.
Наверное, я и сама так считаю.
Если он уже мной недоволен, то ему совсем не понравится, когда начнутся настоящие проблемы – через две недели после того, как в университете начнутся пары и не за горами будет первое соревнование. Стресс означает кошмары, кошмары означают бег во сне, а он означает, что на соревнованиях я буду «блистать» примерно как семидесятилетняя бабуля, которая впервые залезла на беговую дорожку.
В промежутках между тренировками я стараюсь как можно лучше изучить город и прочесываю леса, так как именно там я чаще всего оказываюсь во сне. Понятия не имею, почему меня тянет в лес, и на самом деле не хочу знать.
Эрин продолжает таскаться за мной на обед, хотя я ей не раз говорила, что предпочитаю есть в одиночестве. На данный момент ее попытки завязать дружбу стали больше напоминать преследование.
– Серьезно? – возмущаюсь я, когда она снова садится за мой столик. – По-моему, мне нужен запретительный приказ.
– Запретительные судебные приказы выдают только при наличии намерения причинить вред, – жизнерадостно сообщает она.
– Я даже не удивлена, что ты так хорошо разбираешься в запретительных приказах, – недовольно бормочу я.
А она просто смеется – как будто я пошутила!
Глава 6
Уилл
– Ну, как успехи? – спрашивает Питер, но сразу понимает ответ по моему лицу и усмехается. – Ты совсем как твой отец, Уилл: он тоже не умел скрывать свои мысли.
Потребовалось почти два года, чтобы любое упоминание о нем перестало причинять боль, и уйдет еще лет двадцать,
– Нормально, – вздыхаю я, и Питер медленно кивает.
– А как Финнеган?
В моей голове проносится множество ответов: что она все время враждебно настроена, что она смотрит на других девушек из команды так, словно готова пырнуть их ножом… и что у нее есть проблемы. Да, она умеет бегать – но что это было в первый день? Зачем она решила бегать перед тренировкой? Я знаю, что обязан сообщить об этом Питеру, потому что если это будет продолжаться и дальше, то неизбежно приведет к катастрофе: либо она однажды впадет в шок, либо у нее случится сердечный приступ прямо на забеге. Я все это знаю… но почему-то мне вспоминается, какой потерянной она выглядела, когда я потребовал объяснений. Юной, потерянной и разбитой…
– С ней предстоит много работы, – только и отвечаю я.
И это такое преуменьшение, что, честно говоря, больше похоже на откровенную ложь.
После разговора с Питером я отправляюсь на ферму своей матери, по дороге поглядывая на пятерку горных вершин вдалеке, на которые я раньше взбирался. Не знаю, насколько это иронично – по крайней мере, это определенно дерьмово. Судьба смеется мне в лицо, втирает соль в мои раны…
Я поднимался на эти вершины, когда был младше, и всякий раз это происходило вопреки желанию моего отца. Каждое такое восхождение заканчивалось ссорой, из-за чего моя любовь к альпинизму видоизменялась и превращалась из чего-то чистого и светлого в нечто, полное злобы и непокорности. Вспоминая все те восхождения и свое безрассудство, я вынужден признать, что в каком-то смысле отец был прав. Мне действительно нужно было повзрослеть, но я никак не мог этого сделать. А когда мне это удалось, стало слишком поздно, и теперь отец уже никогда этого не увидит.
Наша ферма фактически работа на полный день, которую отец оставил мне после смерти, хотя я никогда не испытывал желания этим заниматься. Она уже приходила в упадок, когда я ее унаследовал. Помимо этого, я работаю тренером – это лишь подработка, позволяющая оплачивать учебу моего младшего брата, но не более того. Из-за двух работ и долгов, также завещанных отцом, мне попросту не хватает часов в сутках (и вряд ли это когда-нибудь изменится), так что дни альпинизма остались для меня в прошлом. Иногда я задаюсь вопросом, смотрит ли отец на меня с небес. Вероятно, он сейчас от души смеется над тем, как все обернулось.
– Джексон вообще приходил этим утром? – недовольно спрашиваю я, зайдя в дом. Мы продали часть фермы, но оставшегося объема работ все равно слишком много для нас и наших помощников, нанятых на неполный рабочий день. – Конюшни выглядят дерьмово. Скорее всего, потому что они и были переполнены дерьмом.
Мама лишь вздыхает:
– Да, приходил. Ты и сам понимаешь, как все устроено, Уилл.
Да, я понимаю. Никто не станет убиваться из-за сезонной работы или работы на неполный рабочий день. Для всех, кого мы нанимаем, это только временный вариант, пока человек не найдет что-то получше.