Пробуждение Посейдона
Шрифт:
– Мы не знаем.
Часы продолжали тикать. Он изучал Ндеге, сравнивая ее видимый возраст со своим собственным, задаваясь вопросом, насколько ее хрупкость была прямым результатом течения времени, физиологического стресса, связанного с адаптацией к новой планете, и насколько следствием ее тюремного заключения и публичного позора. Лицо у нее было тоньше, чем у Мпоси, и на нем все еще сохранялась асимметрия из-за небольшого инсульта, который она перенесла три десятилетия назад. Волосы у нее были короткие, тонкие и белые - насколько он знал, она подстригала их сама. Ее кожа представляла собой карту старых повреждений и обесцвечивания.
С другой стороны, свет мог измениться, выражение ее лица могло измениться, и она снова была его сестрой, такой же, какой была в их отважные юные годы на борту голокорабля.
– Ты думаешь, это может быть наша мать.
Мпоси едва заметно кивнул.
– Это всего лишь возможность, не более того. Мы не знаем, что стало с Троицей - Чику, Юнис, Дакотой.
– И ты думаешь, они хотят, чтобы я полетела туда и встретилась с ними?
– Так могло бы показаться.
– Тогда жаль, что никто не сказал им, что я разлагающаяся старая карга, находящаяся под постоянным домашним арестом.
Мпоси мило улыбнулся, отказываясь поддаваться на провокацию.
– Я всегда считал, что каждая проблема - это еще и возможность. Ты знаешь о двух звездолетах, которые мы строим?
– Иногда они позволяют мне смотреть на небо.
– Официально их предполагаемая функция - когда они будут завершены - заключается в расширении нашего влияния и торговых связей с другими системами. Неофициально ничто не высечено на камне. Были разосланы запросы относительно возможной экспедиции с использованием одного из двух кораблей. Учитывая специфический характер сигнала, была бы определенная логика в том, чтобы пригласить тебя на борт.
– Ты серьезно?
– Совершенно верно.
– Тогда ты понимаешь в политике меньше, чем я думала. Я изгой, Мпоси, меня ненавидят миллионы. Они скорее насадят мою голову на палку, чем позволят мне покинуть Гочан, не говоря уже о системе.
– Пока все это гипотетично. Экспедиция будет готова только через четыре-пять лет, даже если мы ускорим подготовку. Но если ты согласишься присоединиться, и я постараюсь, чтобы все выглядело так, будто ты предлагаешь себя для... я не знаю, самоотверженного служения Крусиблу, то условия твоего содержания под стражей могли бы немедленно улучшиться.
– Работать с мнением людей - у тебя это хорошо получается.
– От меня есть своя польза. Однако я хочу сказать, что, даже согласившись в принципе, ты не будешь автоматически обязана участвовать в самой экспедиции. За это время может произойти множество событий. Мы можем столкнуться с проблемами с кораблем или проиграть спор о его переназначении. Мы можем обнаружить, что этот сигнал - случайность. Ты можешь не соответствовать медицинским критериям для спячки. Ты можешь даже...
– Умереть.
– Я не собирался выражаться так резко.
– У меня была своя доля приключений, брат. Как и у тебя. Вот куда привела меня моя семья - запертая и ненавидимая.
– Ты допустила единственный просчет.
– В результате которого погибло четыреста семнадцать тысяч человек. Ты считаешь, что один поступок искупит это?
– Нет, но я действительно верю, что ты уже выплатила больше своей доли. Подумай об этом, Ндеге. Немедленной спешки нет.
– И мне можно обсудить
– Пока я бы предпочел, чтобы ты этого не делала. Если и когда экспедиция станет вероятной, некоторые ее аспекты могут быть обнародованы. Но до тех пор пусть это останется между нами. Брат и сестра, разделяющие огромную ответственность - так было всегда.
Ее взгляд был сочувственным, но в то же время и слегка жалостливым.
– Ты скучаешь по старым временам.
– Я стараюсь этого не делать. Это привычка старика, а мне не очень-то нравится быть стариком.
– Ты бы полетел, если бы представилась такая возможность?
– Они не разрешили бы этого по медицинским показаниям. Я почти готов к тому, чтобы меня замариновали и уложили в банку.
– А я нет?
– Ты забываешь, Ндеге: они спрашивали о тебе по имени. Это, скорее, меняет дело.
Она искоса прищурилась, на ее лице появилось озадаченное выражение.
– Что есть во мне такое, чего нет у тебя? Мы выросли вместе. Мы пережили одно и то же.
Мпоси отодвинул свой стул и встал, хрустнув коленями и издав невольный стон усилия.
– Полагаю, единственный способ выяснить это - отреагировать на сигнал.
– Он кивнул на пакет, с которым прибыл.
– Съешь этот зеленый хлебец, пока он еще свежий.
– Спасибо тебе, брат.
Она встала со стула и проводила его до двери; они обнялись и легонько поцеловали друг друга в щеку, а затем она вернулась в дом, а он остался один снаружи.
Он посмотрел за внешнюю стену ее комплекса, на зеленеющие купола и эллипсоиды этого раннего района Гочана, за которыми возвышались более поздние строения, прямоугольные и бледные. С наступлением вечера небо потемнело, и теперь кольца начали становиться видимыми. Присутствующие и днем, но почти никогда не видимые, кроме ночи, они поднимались с одного горизонта, переваливали через зенит и опускались к противоположному горизонту - мерцающая процессия бесчисленных крошечных ярких фрагментов, каждый из которых следует по независимой орбите, но, тем не менее, организован в сложный полосчатый поток. Зрелище, которое могло бы быть прекрасным, даже завораживающим, если бы кто-то не осознавал его истинного значения.
Когда люди впервые добрались до Крусибла, колец еще не было. Они были шрамом - сохранившимся свидетельством единственной пагубной ошибки. Ошибка была допущена с самыми благородными намерениями, но это не делало ее более простительной. В те жаркие и пьянящие дни, когда законы этого нового мира еще только формировались, многие были готовы увидеть казнь Ндеге.
Мпоси хорошо поступил, уберег свою сестру от виселицы. Но он ничего не мог поделать с небом.
Взлетно-посадочная полоса находилась на территории комплекса, но была отгорожена от слонов. После того как Гома приземлилась и закрепила старый белый самолет, она схватила свои вещи, спустилась вниз и направилась к тяжелым воротам, установленным в четырехметровом заборе, на который подавалось электрическое напряжением. Она открыла замок и протиснулась в отдельную огороженную зону, где находились их учебные корпуса и транспортные средства. С годами лагерь расширился, но ядро оставалось группой тесно расположенных куполов, соединенных вместе подобно листу клевера. Она прошла небольшое расстояние до первого из куполов, затем поднялась по металлической лестнице, ведущей ко входу. Ее ботинки на шнуровке застучали по ажурным ступенькам.