Пробуждение
Шрифт:
Он догнал ее. Она взглянула на него - без малейшего удивления, как будто ждала, что он догонит.
– Подожди, - сказал Петр.
– Что?
– спокойно спросила она.
– Мне тоже в ту сторону.
Пошли рядом.
– Ты куда летишь?
– Домой, в Плес, через Москву.
Помолчали.
– Слушай, у меня есть идея, - вдруг сказал Петр и решительно развернул ее в обратную сторону.
– Какая?
– Внезапная, - возбужденно говорил Петр.
– Но, знаешь, я доверяю внезапным идеям.
Он посмотрел ей прямо в глаза.
– Не уезжай
– И это вся идея?
– девушка засмеялась, но смех был невеселым. Не-ет.
– Она покачала головой.
– Договор окончился, дома ждут не дождутся...
– Усмехнулась: - А вам-то я на что?
– Ну что ты будешь делать дома?
– голос Петра звучал все так же возбужденно, казалось, нет сейчас для него в мире серьезней вещи, чем убедить эту девушку в необходимости остаться, хотя он и сам не знал в точности, для чего, зачем он это делает.
– Кончишь курсы медсестер, будешь с нами летать, ребята у нас прекрасные, места здесь такие - в мире не бывает...
– Знаю я эти места, - перебила девушка.
– Как это вы все за меня хорошо придумали...
– А что?
– продолжал Петр как ни в чем не бывало.
– Потом, глядишь, выйдешь за меня замуж, я человек сговорчивый, получку только в дом, пить только по субботам, друзья - только не собутыльники, а сплошь начитанные люди, и главное - все вместе: вставать, ложиться, не расставаться по возможности, я какие-нибудь там гланды вырезал и - домой. Ну а что посложнее, понепонятней - в Москву, в Ленинград, хоть в Ташкент, там клиника, там разберутся! ...А себе оставим аппендицит, грыжу. Заноза тебе попадет - тоже могу достать. Все могу.
– Петр говорил все ожесточенней, злее.
– Золотые руки. При жизни можно и - даже нужно, в интересах истории медицины, слепок сделать и на стену повесить. Гостям показывать. Самому смотреть, по ночам!
Девушка молча шла, опустив голову.
– Надя! Надя!
– безуспешно звали ее.
Они продолжали идти рядом. Надя взглянула на Петра - лицо его сразу осунулось, помрачнело.
– Зачем вы так...
– Надя остановилась.
– Зря вы за меня хватаетесь, как за соломинку... При чем тут я...
– За какую соломинку!
– взорвался вдруг Петр.
– Какая еще соломинка! Ты что, с ума сошла? Да я и вправду все могу! Так могут человек пять-шесть, не больше. Это не я говорю, это мне говорили, понимаешь? Соломинка! Я могу! Могу, но... это как сейф: пять цифр - и все открыто. И я знаю их, вернее, знал. Все. Порядок, какая за какой... Знал и забыл. А время-то тик-так! От могу - остается "мог бы", от умею - "умел", от хочу - "хотел бы". Стоишь, а вокруг, как эти елочки - одни "бы"...
Он ожесточенно поддал ногой смерзшийся ком снега, и тот не отлетел, а развалился жидкими брызгами.
– По-моему, вам самое время про козу вспомнить, - усмехнулась Надя.
– Какую еще козу!
– Петр забыл уже.
– Вашу.
– Да иди ты со своей козой!
Девушка повернулась и пошла. Красная куртка, капюшон болтается.
– Погоди!
Девушка обернулась.
– Думаете, я обиделась?
– спокойно спросила она, невесело улыбнулась.
– Нет, понимаю.
–
Они разговаривали уже на расстоянии.
– Понимаю, что вам сейчас плохо, - просто сказала девушка и пошла.
– Да ничего ты не понимаешь! Мне отлично! Прекрасно! Превосходно, как никогда в жизни!
– почти кричал Петр.
– И слава Богу, - обернувшись, сказала девушка.
И больше она уже не оборачивалась.
Шла по мосткам все так же легко, и ее ждали.
Чудесно начинался этот день, все началось, как и было задумано.
Мчалась по горной дороге открытая грузовая машина, заносило ее на поворотах, с ходу влетала она в тоннель - тьма, свет впереди, потом вдруг туман или облако закрывало все, и снова они вылетали в ослепительный солнечный день начала весны, хотя здесь, в горных лесах, еще лежали глубокие, нетронутые снега.
Их, сидящих в кузове на расстеленном брезенте, качало, валило на ходу.
Собаки сидели смирно, придерживаемые охотниками.
Петр был втиснут между Колькой и парнем в ярко-белом полушубке, и настроение дороги, предстоящей охоты, какого-то братства общего дела, азарт - все это невольно захватывало его, и чувствовал себя удивительно свободно и хорошо среди знакомых ему людей, и это чувство, уже не новое, каждый раз охватывало его, когда видел рядом эти лица, слышал знакомые разговоры, обрывки слов, смех.
День был хотя и весенний, совсем уже голубой, но мороз еще держался.
По дороге подобрали еще двух охотников.
Те, передав собак через борт, неуклюже перелезали сами, падали на брезент.
И машина снова летела, потом ее занесло, и она застряла, и все стали с той же неуклюжестью добротно, тепло одетых людей - полушубки, валенки прыгать на снег, дружно толкать машину, подкладывать под колесо срубленную тут же толстую ветвь.
И вот уже машина медленно выбралась, и, подсаживая друг друга, охотники снова взбирались в кузов...
...Кто знает, что такое охота? Как меняются люди, охваченные единственным, но страстным желанием во что бы то ни стало добиться своего: найти зверя, загнать его, победить.
Петр видел вокруг себя разгоряченные преследованием лица людей.
Они тяжело бежали рядом с ним по глубокому снегу между деревьями, и он бежал вместе с ними, что-то кричал, и ему кричали: "Заходи", "Беги вправо!", "Да не сюда!", "Растянуться в цепь!", "Не отставать!" - и он старательно выполнял все эти команды.
Бежал вправо.
Останавливался.
Бил в колотушку.
Рядом Колька вертел трещотку, били палками просто по стволам деревьев - гнали зверя, которого никто еще не видел, и Петр не представлял, где он может быть, потому что не видел ничего, кроме бегущих между деревьями людей, кричащих что-то - и он тоже кричал и старался не отстать, хотя снег был глубок, полушубок тяжел, и они все поднимались по склону, что было трудно вдвойне, но это никого не останавливало, напротив - азарт преследования заставлял забыть обо всем на свете, все желания и помыслы людей были сосредоточены сейчас на одном: загнать, загнать во что бы то ни стало, успеть, не опоздать, не пропустить сквозь цепь.