Пробуждение
Шрифт:
За ним побежали, он повернулся - уже не улыбаясь, а совсем буднично, обернулся, но игра не кончилась, нужен был финал - и ловкие руки коверных начали извлекать из его карманов поллитровки - четыре. Из каждого кармана.
Публика рукоплескала.
Саша беспомощно и послушно давал себя вращать, поворачивать и заключением была огромная вобла - ее каким-то чудесным образом, перевернув Сашу вверх ногами, вытрясли из него на манеж.
Когда Сашу поставили на ноги, он еще покачивался.
Улыбка неожиданно вернулась
Вообще - со стороны это было смешно. Покачиваясь, нетвердыми ногами он миновал какие-то блестящие столбы и приспособления для следующего номера и точно направился к ведру воды - у самого барьера.
Коверные замерли.
Саша - с полным равнодушием - взял это ведро и вылил его себе на голову. Полное ведро.
Ему аплодировали.
Он раскланялся - но как-то очень коротко, - и, повернувшись, пошел через манеж к кулисам.
Соседи Кати были в полном восторге.
Деревянным шагом в сторону кулис.
Как был, в мокром костюме, он стремительно шел по пустому, слабо освещенному фойе цирка.
С арены доносилась музыка - играли вальс.
Фойе здесь - полукругом, и он с ходу, выскочив из-за поворота, налетел на Катю.
Вода стекала с него, лицо остановившееся, злое.
Катя не знала, что ему сказать. Только произнесла:
– Саша...
Взгляд ее участливый был невыносим, раздражал.
– Что Саша?
– сорвался он.
– Что тебе здесь нужно? Чего не видела? Катись отсюда к чертовой матери! Представление окончено! Ясно? Оставь меня в покое!
– Ясно...
– согласилась Катя, и это ее спокойное согласие его подхлестнуло.
– Ну что ты на меня уставилась? Цирк? Убирайся, слышишь! Всё!
Саша кинулся от Кати в противоположную сторону. Мгновенно преодолел отрезок замкнутого круга.
Стена перед ним.
Служебная дверь: хода нет.
Он рванул обратно - с той же решимостью.
И опять Катя на том же месте. Уткнувшись в стенку, она плакала.
Вся тяжесть этого дня, неприятности, волнение за Петра, Саша с ведром, его беспомощная истерика - все это прорвалось, и она рыдала, даже не пытаясь сдерживать себя.
Саша стоял перед ней, и - странно - вид ее, плачущей, вдруг сразу как-то успокоил его.
Он решительно взял ее за руку и повел к выходу. Она покорно шла за ним.
Им везло в этот вечер.
Такси оказалось рядом.
Водитель ничуть не удивился мокрому с ног до головы пассажиру и его плачущей спутнице. Мало ли чего навидался московский таксист.
– Куда?
– только спросил он.
– Прямо.
Катя всхлипывала на его плече, успокаиваясь.
Машина неслась по вечернему городу.
– Вы что, артист?
– все же не вытерпел водитель.
– Да, прямо с работы, - ответил Саша.
– А-а, - понимающе кивнул водитель.
Катя высморкалась в платок, чихнула и, отодвигаясь от Саши, сказала:
–
Вертолет шел над лесом.
Обычный зимний пейзаж, ничем не омраченный.
Летний солнечный день.
И обычный полет. И привычные повороты, все, как вчера, как позавчера, в среду.
И вдруг командир присвистнул, причем так свистят только самому себе, да и то в редких случаях.
Свист короткий - далее - действие:
– Коля, - второму пилоту, - я смываюсь.
– Он привстал с кресла: Давай, рули, понял?
Волк рывками бежал по глубокому снегу, оглушенный ревом двигателей, не представляя вполне, какой опасностью грозит ему летящая чуть справа большая тень от вертолета.
Тень не приближалась, но и не отставала.
А вскоре загремели сверху выстрелы.
Сергей стрелял, стоя в проеме снятых дверей.
Привязанный ремнями, он почти зависал над землей; ветер рвал из рук ружье, слепили снег, солнце, вертолет мотало, но Петр, ожидавший своей очереди на выстрел, видел, что этот человек по-настоящему счастлив и захвачен сейчас охотой, погоней, своим невесомым положением, скоростью, ветром.
Было что-то мальчишеское в том, с каким азартом он кричал Коле - тот вел вертолет: "Ниже! Еще ниже!", "Сними скорость!"
Пригибались верхушки деревьев, смятые воздухом от винта, взметался снег.
"Ружье!" - и просил и требовал взгляд Сергея.
И он жадно хватал ружье Петра, стрелял навскидку.
– Сергей!
– кричал Коля с пилотского кресла.
– Прекрати это жлобство! Дай и людям пострелять!
Сергей и не слышал, не обращал внимания.
– Бросаю управление!
– кричал Коля.
– Петька, отбирай у него ружье. Хватит с него!
Он заложил крутой вираж, лес и снег встали дыбом, небо опрокинулось, Сергей влетел в кабину, но тут же бросился к дверям, не обращая ни малейшего внимания на Колькины уговоры, продолжал стрелять по уходившему волку.
Тот рванул в просеку и уже замелькал среди кустарника и низких деревьев, менее заметный, чем на открытом снегу, да и Колькин вираж напутал дело.
И все же, сдерживая прыгающее ружье, резко переместив направление ствола, Сергей выстрелил, волк рванул в последнем отчаянном прыжке и зарылся головой в снег...
Петр смотрел на Сергея.
Вытирая шапкой мокрое лицо, он сидел у края открытых дверей, счастливый оттого, что все получилось.
...И в этот же солнечный, спокойный день.
Вертолет стоял в стороне от ледокола, огромного, с желтыми надстройками, ярко-красной полосой на борту.
Петр и молоденькая сестра делали матросам прививки в белейшей комнате лазарета.
Петр поглядывал в иллюминатор.
Внизу, на льду, играли в футбол.
Поле вокруг простиралось бесконечное, ледяное, но ворота были настоящие, с ледокола, даже сетка была.