Пробуждение
Шрифт:
— Прекрасная вещь! — похвалил книгу Андрюша Дудников. — Жаль, о нас, морских офицерах, подобной книги никто из русских писателей не написал.
— Разве повести Станюковича хуже? — удивился Соловьев.
— Не хуже, Арсений Антонович, но то было совсем другое время. Оно окутано дымкой романтики — давно ушедшая в прошлое эпоха парусных кораблей. Куприн — реалист, у него описаны обычные люди, русские офицеры наших дней!
— Выражаешься ты слишком красиво, Андрюша. Словно поэт, слова складываешь. А время наступило скверное. Да и
— Отчего же скверное? Всякая власть нам дается свыше… от бога, — не соглашался Дудников.
— Всякая прежняя власть — от бога, но только не эта — власть совдепии, — гнул свое Соловьев. — И звезда красная — не божья. А что стало с нашей офицерской кают-компанией? Ты часто слышишь за столом изысканную беседу культурных людей?
— Какая изысканность, Арсений Антонович, в такое трудное для родины время! До праздных ли бесед за столом?!
— Ты не находишь ничего противоестественного в том, что рядом с тобой в офицерской кают-компании, развалясь на диване, сидит вчерашний матрос? И наравне с тобой, офицером, вершит корабельные дела?
— Не нахожу. Николай Павлович Авилов наравне с нами несет ходовую вахту на мостике, тянется к знаниям…
— У большевиков тяга к знаниям есть… Но сам ты, Андрюша, на глазах у всех красным становишься. Скоро большевистские лозунги выкрикивать будешь…
— К чему ехидничать, Арсений Антонович? — обиделся Дудников. — Жизнь идет законным чередом. Служба на кораблях налаживается. Российский флот возродится заново. Русский флаг по-прежнему с уважением станут встречать люди в иностранных портах…
— Красный флаг… с уважением? Не могу в это поверить!
— Разве имеет значение цвет флага?
— За границей привыкли видеть на мачтах российских кораблей Андреевский флаг, — с горечью продолжал Соловьев. — А традиции флота? А слава и гордость? Ведь понадобилось сотни лет, чтобы русский флот стал таким, каким мы его увидели, когда были гардемаринами!
— Традиции — они живучие. Ничто просто так не исчезает, — задумчиво протянул Дудников.
— Пришла революция, и — все прахом пошло!
— Былая слава и гордость еще возвратятся…
Не получился и в этот раз решительный разговор. Никак не удавалось Соловьеву повернуть беседу в нужное русло.
Путь от Петропавловска-на-Камчатке до Командорских островов военный транспорт «Магнит» прошел за светлое время суток.
Корабль стал на якорь в закрытой от северных ветров укромной бухте, неподалеку от берега. С южной стороны отлого спускался мыс, и вдоль отмели виднелось расположившееся огромным табором лежбище котиков.
До слуха Яхонтова доносился с берега разноголосый гвалт. В этом шуме можно было различить фырканье и рев матерых секачей, жалобное мекание малышей и хлопотливое мычание самок.
В свинцово-серой воде вблизи песчаной отмели торчали на поверхности моря головы купающихся котиков. Неуклюже перебирая ластами,
В воздухе стояла едкая морось. Ни свитер, ни меховая штормовка не спасали от холода.
Со стороны моря весло слоистые клубы тумана. Бухту заволакивало сплошной серой пеленой. К вечеру туман стал такой плотный, что все вокруг в нем растворилось. Даже близкий берег с лежбищем котиков исчез из виду.
Яхонтов принял решение оставаться в бухте до утра и ждать, пока рассеется туман.
Спустившись в каюту, командир почувствовал озноб во всем теле.
«Лето в самом разгаре, а я сумел простудиться, — с досадой подумал Яхонтов. — Экое невезение! Тут только и начнут дела разворачиваться, а мне, командиру, в самый раз в постель укладываться».
Он вызвал к себе Авилова.
— Николай Павлович, меня, кажется, немного лихорадит, — сказал Яхонтов вошедшему в каюту председателю судкома. — До утра, пожалуй, пробуду в постели, чтобы немного прийти в себя. А как только рассветет, поднимусь на мостик.
— Да лежите вы, Сергей Николаевич, а то как бы сильнее не разболеться, — уговаривал командира Авилов.
Яхонтов крепко уснул и беспробудно спал всю ночь. Утром его разбудил Соловьев:
— Сергей Николаевич, туман рассеялся. В кабельтове от нас стоит неизвестная парусно-моторная шхуна.
— Откуда она взялась в этой бухте? — удивленно спросил Яхонтов. Он чувствовал себя лучше, и лишь легкая слабость в теле говорила о вчерашнем недомогании.
— Вероятно, вошла в бухту под парусом, когда нагнало туману, — отвечал помощник.
— Прикажите подойти к борту, а шкипера препроводите на транспорт, — распорядился командир.
— Пытались уже приказать, но оттуда никакого ответа. На верхней палубе шхуны — ни души. Похоже, перепились с вечера, дьяволы, и дрыхнут.
— В таком случае прикажите боцману спустить шлюпку и отправляйтесь с вооруженными матросами на шхуну, — поднявшись с койки и отряхивая китель, сказал Яхонтов. — Обследуйте, что там делается, и примите нужные меры. Если обнаружите битых котиков либо выловленную рыбу, придется заниматься буксировкой. Спуску не будем давать никому.
— Есть отправиться на шхуну!
В первый момент Соловьеву показалось, что в бухту вошла парусно-моторная шхуна с мистером Гренвиллом на борту. Но, присмотревшись к незнакомому судну, он сообразил, что вряд ли на подобной грязной посудине отправится в далекое плавание компаньон консула Колдуэлла. Хотя чем черт не шутит? Всякое бывает.
Лучше всего самому бы обследовать неизвестный корабль. С этой мыслью и отправился Соловьев к командиру, уверенный, что тот, будучи больным, отправит его, своего помощника, на шхуну.