Пробуждения

Сакс Оливер

Когда периоды бредовых галлюцинаций стали укорачиваться, а периоды просветления удлиняться, миссис К. с тоской заметила: «Все они теперь исчезают. Все эти маленькие человечки и другие вещи, составлявшие мне компанию. Теперь я снова стану собой». Но этому не было суждено сбыться.

На следующий день после того, как делирий закончился, больная испытала странное ощущение, лежа в постели. Все началось со зловещего предчувствия, что должно случиться нечто экстраординарное. Повинуясь непреодолимому импульсу, больная выглянула в окно и, к своему изумлению, увидела там мужчину в маске, карабкающегося по пожарной лестнице. Когда он добрался до окна, то ткнул тростью в ее направлении, что наполнило больную ужасом. После этого он «дьявольски ухмыльнулся» и спустился

вниз, захватив с собой пожарную лестницу. Именно это указало миссис К., что у нее было «видение» и что в системную галлюцинацию вошел не только он, но и пожарная лестница.

Когда миссис К. описывала мне это событие, она вся дрожала от страха, но тем не менее выказывала явное облегчение, демонстрируя его манерами и выбором слов.

На следующий вечер человек в маске снова появился на пожарной лестнице. На этот раз он подобрался ближе и при этом действовал тростью не только угрожающе, но и бесстыдно-нахально. На третий день миссис К. решилась «объясниться» со мной. «Вы не можете меня обвинять, — сказала она. — У меня ничего не было последние двадцать лет, и я не собираюсь делать ничего такого теперь, вы же понимаете. Вы не можете запретить невинную галлюцинацию такой подавленной и расстроенной старушке, как я!» Я ответил в том духе, что если ее галлюцинация приятна и поддается контролю, то это, учитывая сложившуюся ситуацию, не такая уж плохая идея. После этого паранойя окончательно исчезла, а галлюцинация стала чисто дружеской и даже амурной. Больная относилась к ней с юмором, тактом и полностью владея собой — она никогда не позволяла галлюцинации являться раньше восьми вечера и не разрешала ей задерживаться дольше чем на тридцать — сорок минут. Если у нее допоздна засиживались родственники, она вежливо, но твердо объявляла, что с минуты на минуту ожидает посещения одного джентльмена из города и что он почувствует себя уязвленным, если она заставит его слишком долго ждать на улице.

Миссис К. жива и чувствует себя настолько хорошо, насколько позволяет тяжесть ее заболевания. Взгляд ее вновь обрел глубокий покой и безмятежность, и она по-прежнему черпает силу в бесконечных воспоминаниях о сценах из раннего детства. Единственным изменением по сравнению с состоянием до начала приема леводопы является обретенная любовь, внимание и невидимое присутствие галлюцинаторного джентльмена, который преданно навещает ее каждый вечер.

Марта Н

Мисс Н. родилась в Нью-Йорке в 1908 году единственным ребенком в дружной католической ирландской семье. Девочка едва не умерла от гриппа в 1918 году, но при этом у нее отсутствовали явные симптомы летаргического энцефалита. После окончания средней школы она поступила на работу в телефонную компанию. В то время ее трижды избирали «королевой красоты». Она была любимицей и душой компаний и имела множество поклонников.

Первые симптомы паркинсонизма проявились в двадцать один год. Сначала появился тремор, такой сильный, что ей пришлось оставить работу. Одновременно появились говорение во сне и сомнамбулизм. После этого картина болезни оставалась статичной на протяжении двадцати двух лет; все это время больная жила дома с родителями, могла ходить, навещала друзей, играла в гольф, выполняла обязанности по дому и ходила по магазинам.

После смерти родителей в 1951 году в состоянии мисс Н. произошло резкое ухудшение. Развились дистония и ригидность. Эти симптомы в течение двух лет усугубились до такой степени, что превратили мисс Н. в совершеннейшего инвалида, потерявшего способность ходить или стоять, не говоря о том, что у нее нарушились речь и глотание. Именно эти ухудшения заставили врачей госпитализировать мисс Н. в госпиталь для хронических больных в 1954 году. После поступления в госпиталь развитие болезни остановилось, хотя спастика мышц привела к стойким дистоническим деформациям.

Мне часто приходилось осматривать мисс Н. в период между 1966 и 1969 годами. Она была умна, блистала интеллектом и оказалась очаровательным и приятным собеседником. В то время у

нее была тяжелая неподвижная дистоническая ригидность в обеих ногах, выраженная кривошея, очень тихий голос и чрезмерно обильное слюноотделение. В сравнении с другими больными постэнцефалитическим синдромом она была на удивление общительной и дружелюбной.

В течение пятидесяти одной недели в году мисс Н. была поразительно сохранной и душевно здоровой, но на пятьдесят второй неделе у нее развивался «пасхальный психоз». Он принимал форму нарастающей ригидности, снижения способности двигаться, говорить и глотать, депрессии, невыразительности голоса и иногда окулогирии. В Страстную пятницу она чувствовала, что умирает, и слабым шепотом просила привести к ней священника для совершения прощального ритуала. Сделав это, она погружалась в обморочное состояние, оставаясь в нем до Светлого воскресенья, когда внезапно пробуждалась с чувством собственного возрождения. Голос, движения и все способности были лучше, чем обычно, в течение двух-трех недель после такого ежегодного возрождения, и в эти недели нам приходилось наблюдать замечательный регресс паркинсонизма и других болезненных проявлений.

Мы назначили мисс Н. леводопу в июне 1969 года. Начальная реакция заключалась в появлении ретропульсии или всасывания языка, речь стала невозможной, и появилась опасность подавиться языком. Учитывая это обстоятельство, мы отменили леводопу (2 г в сутки). Мы возобновили назначение лекарства позже, в июле. На этот раз засасывания языка и угрозы подавиться не было, напротив: в состоянии больной произошло разительное улучшение. Голос стал намного громче, избыточное слюноотделение практически прекратилось, в руках исчезли акинезия и ригидность. По сути, мисс Н. выздоровела, если не считать необратимых контрактур в мышцах стоп и шеи. Это превосходное терапевтическое действие проявилось с замечательной внезапностью — в течение часа — после приема суточной дозы всего 750 мг.

Это великолепное состояние сохранялось до 4 августа — дня моего отъезда в Лондон. В тот самый день у мисс Н. развилось сильнейшее возбуждение, сопровождавшееся страхом и депрессией, появился сильный тремор в конечностях, чередующийся с ригидностью, лицо приобрело омертвелое застывшее выражение. Больная требовала священника, чтобы он дал ей последнее утешение перед неизбежной, скорой и неотвратимой смертью. Снова была отменена леводопа, а через день у больной восстановилось исходное состояние.

Когда я вернулся из Лондона, больная попросила меня снова назначить ей лекарство. «Меня расстроило не лекарство, — сказала она. — Я сильно расстроилась из-за вашего отъезда. Я не знала, вернетесь ли вы. Я так испугалась, что думала — умру».

В сентябре, в третий раз, я назначил ей леводопу, и на этот раз ответ на прием лекарства отличался от двух предыдущих совершенно новыми симптомами. Больная жаловалась на учащение и затруднение дыхания, начала задерживать дыхание, и эти задержки предвещали наступление респираторных кризов. В обеих руках развился «салютующий» тик: она поднимала руки от колен до головы по три-четыре раза в минуту. Появилась также палилалия, мисс Н. начала повторять одни и те же слова бесчисленное количество раз. Ее реакции так живо напоминали реакции ее соседки по палате, мисс Д, что мне в голову закралась мысль, не является ли эта симптоматика простой имитацией и автоматическим подражанием. К середине сентября частота тика достигла шестидесяти раз в минуту по шестьдесят минут в час, и, кроме того, больная бесконечно произносила усвоенный ею много лет назад стишок:

Так как больная истощала себя и сводила с ума соседок по палате, я пришел к выводу о необходимости отмены леводопы.

Вслед за возбужденным состоянием у больной во всей своей красе проявился рикошетный эффект отмены лекарства. Она стала ригидной, робкой, акинетичной и безгласной, при этом появились трудности при глотании, притом настолько серьезные, что нам пришлось перейти на зондовое питание. Реакция отмены продолжалась до конца сентября, нисколько не уменьшаясь и не ослабевая.