Прочь из чёрной дыры
Шрифт:
По пути на озеро и обратно он включал в машине радио с песнями, от которых у меня взрывался мозг. Некоторым даже подпевал. Но когда отец пел — он хотя бы не ругался. Я научилась ценить эти мгновения.
Ещё лучше было, когда мы добирались до озера.
Оно было круглым, с пологими берегами. Купальщики размещались вокруг него равномерно, не сидели друг у друга на головах. Более престижным считался противоположный, песчаный берег, а не наш, покрытый травой. Зато там, где песок, иногда бегали и плавали собаки. А у нас они не появлялись.
Пока родители раскладывали
Пока в воду не заходил изрядно прожарившийся на солнце отец, который не мог плавать сам по себе, ему обязательно нужно было устраивать с нами заплывы на скорость. После заплыва — обед, затем можно снова войти в воду и полежать на спине, а потом — дорога домой, под песни из радио. По дороге мы иногда заезжали в магазин и покупали продукты. Мы с мамой шли за покупками, отец и радио оставались в машине, и это тоже было неплохо. Если попадалась хорошая скидка, мы покупали что-нибудь вкусное к чаю.
Каждый день был похож на предыдущий. Пока отца внезапно не вызвали на работу. Он злился весь вечер, кричал и топал ногами, обещал уволиться, говорил, что и не подумает никуда ехать, пусть разбираются без него. Но утром, когда я проснулась, не было уже ни его, ни автомобиля.
Мы с мамой позавтракали, полили посадки. Солнце поднялось высоко и жарило изо всех сил. Где-то там, на озере, плескались счастливые люди. Отец позвонил с работы и сказал, что нервы у него на пределе, он заночует дома и вернётся завтра.
Не помню, чья это была идея. Может, даже и моя. Сходить на озеро пешком — ведь времени у нас хоть отбавляй, и прямо по тропинке гораздо ближе, чем в объезд по шоссе.
Дачный лес совсем не похож на тот, в котором я повстречала Генриха. Там полно светлых, залитых солнцем полян, много берёз, мало ёлок. Мы с мамой шли по широкой тропинке, утоптанной ногами сотен купальщиков. Нас ждало озеро, на котором мы собирались провести время до вечера. Там же и поужинать: продукты и скатерть мама несла в полотняной сумке, а в моём рюкзаке лежали наши полотенца и пляжный коврик.
Мы были уже недалеко от озера, когда из леса на нас выбежали два… мне кажется, это были ротвейлеры. Ни лая, ни рычания. Они стояли, готовые броситься на нас. И наверняка бы бросились — оба на меня, но я почувствовала привычное напряжение во всём теле, потом — нехватку воздуха, и чёрная дыра прошлого засосала меня в одно мгновение. Из светлого леса с ротвейлерами, которые могли броситься, а могли и нет, я переместилась в тёмный лес с Генрихом. Который — без вариантов — в очередной раз повторил свой фирменный захват.
А мама осталась там! К счастью, ротвейлеры не причинили ей вреда. Следом за ними вышла хозяйка с двумя детьми. Она очень извинялась, уверяла, что собаки воспитанные и смирные. Говорила, что просто боится ходить по лесу без охраны — одна, с малышами.
Мама обернулась ко мне — а меня-то и нет!
Она принялась мне звонить — абонент не отвечал. Ну, ясное дело, в это время он был совсем в другом месте. Готовился к встрече с Генрихом.
Чёрная дыра выплюнула меня неподалёку от садоводства. В рюкзаке пиликал телефон. Я сразу ответила, и минут через десять или около того мы с мамой встретились на крыльце бабушки-дедушкиного дома.
Она подумала, что я испугалась собак и убежала, и попросила больше так не поступать. Если бы я могла! Раз — и запретить себе проваливаться. То-то было бы славно. Я умоляла маму, чтобы мы больше никогда, никогда не ездили и уж конечно не ходили на «наше озеро», внезапно ставшее «ротвейлеровым озером».
Наверное, я была очень убедительна. Потому что мама решилась на небывалое: объединиться со мной и соврать отцу. Обычно у нас в семье каждый сам по себе. Мама молчит — и кажется, что она на его стороне. Но она просто не любит конфронтаций.
Вместе мы разработали план. Когда отец вернулся, мама рассказала ему, что рядом, ну, почти так же близко, как «наше озеро», есть ещё одно. Оно чище, и людей там меньше. У нас будет собственный пляж, как у богатых людей! Якобы нам рассказали об этом соседи. На самом деле мама просто нашла это озеро на гугл-мэпс и почитала отзывы. Местность вокруг него была низменной и болотистой. «В болото — рассудила мама, — люди с собаками не сунутся».
Отец любит получать самое лучшее как можно дешевле. Потратить немного, а всем говорить, что сильно раскошелился. Так что мы поехали.
Мама была права — на нашем новом озере мы не увидели ни одной собаки, даже на противоположном берегу, на который в выходные приезжали какие-то весёлые компании. Но вокруг был лес. Слишком еловый, слишком мшистый, слишком похожий на тот, из прошлого. Из него в любой момент мог выскочить кто угодно. Закричать, что мы проникли на частную территорию. И спустить собаку.
Тот человек, хозяин Генриха, был выживальщиком. Выживальщики — это такие психи, которые мечтают о зомби-апокалипсисе и готовятся к нему заранее: строят где-нибудь в глуши избушку, под ней выкапывают глубокий подвал, который набивают консервами и канистрами с водой.
Некоторым выживальщикам приходится довольствоваться гаражом или дачным погребом. Но у хозяина Генриха — очень богатый сын. Он купил в подарок своему чокнутому папаше кусочек леса размером чуть меньше нашей площадки за школой. Избушку с подвалом, тоже на деньги богатого сына, должны были начать строить осенью. А до того выживальщик снимал дом в соседней (не в нашей) деревне, принимал строительный материал и каждый день приходил с собакой в лес — охранять свою собственность. Которая ещё была не совсем его.