Прочь из моей головы
Шрифт:
– Искажение пространства, – прошипел Йен сердито – кажется, у него аж зубы скрипнули. – Это ведь я придумал, но почему же он… откуда…
– Ты сможешь преодолеть эти чары? – спросила я, с трудом успевая за ним.
Мы перемещались по странной траектории, зигзагами – то бежали в прямом смысле слова, перепрыгивая расколотые плиты, то разом перемещались на десяток метров. Дыхание у меня начало сбиваться, и перед глазами потемнело – пока немного, но и до цели было ещё далеко.
– Я-то да, особенно если подойду поближе, но другие… – он не договорил, снова перебросив нас на новое место –
– Если… если его убить, то куклы остановятся?
В боку уже кололо. Да, долго мы так не побегаем.
– Он мастер марионеток. Если нити обрезать – марионетки замрут… Может быть. Ну, точно поглупеют, – закончил он оптимистично.
Чародеи пока справлялись с атаками, но без жертв точно не обошлось: я чувствовала запах крови, слышала крики – и ощущала, что потерянных душ становится больше. Воняло гарью; некоторые участки трибун полыхали – видимо, дело рук того «ифрита», но уничтожил ли он кукол, было не понятно. Своего «врага» Арто уже добивал: с каждой атакой ему, похоже, удавалось отщипнуть по кусочку, несмотря на все пространственные искажения, и сейчас противостоящее ему существо больше напоминало растерзанную пластилиновую фигурку.
Сета нигде не было видно, но участок голодной непроглядной тьмы, окутавший целую секцию трибун, явно имел какое-то отношение к древнему вампиру.
Юон…
«Интересно, та золотая вспышка между рядов – это она?» – пронеслось у меня в голове.
Внезапно нас качнуло особенно сильно, Йен не выдержал – вскрикнул коротко и тихо, а затем прошипел: «Надо рискнуть» – и крепко прижал меня к себе. На мгновение вся Арена исчезла, осталась только темнота; воздух тоже куда-то делся, всё тело прошил невозможный, невыносимый холод…
…и мы очутились аккурат напротив Крокосмии – зависли в воздухе, как два воздушных шара. Йен – лицом к нему, а я – спиной к спине с Йеном.
Прямо даже не знаю, кому из нас открывался более жуткий вид.
– Лойероз, – низким, пробирающим до костей голосом произнёс Крокосмия. Я рефлекторно обернулась на звук и тут же спряталась обратно за Йена: сейчас лицо Крокосмии больше напоминало вытянутый, гротескный череп с пылающими глазницами, туго обтянутый кожей. – Значит, ты пришёл за мной сам. Не боишься за своих друзей?
Сердце тут же сжалось от тревоги.
Отсюда, с высоты, Арена напоминала кипящий котёл – адский, потому что вместо овощей в нём варились люди. Вспышки света разрезали пространство почти с интервалом в несколько секунд, и каждая – или почти каждая – уносила чью-то жизнь. Потерянные души носились в этом чаду, как бумажные пакеты, подхваченные ветром; издали, словно бы с той стороны, что отделяет бытие от небытия, долетал надрывный плач.
Хорхе, сидящего в полуобрушенной ложе с книжкой в руках, я разглядела первым – наверное, потому что у него-то дела шли неплохо: не знаю, какими чарами он дотянулся до атаковавшей его куклы, но та сперва застыла, а затем начала таять, таять, как кусок сухого льда на солнце. Серебристые шевелюры Тильды и Салли сложно было найти среди множества таких же светлых, аккуратных кукольных головок – Датура притащили с собой, похоже,
«Куда вы лезете?!» – хотелось завопить мне, но затем картинка снова укрупнилась, точно камера наехала, и стало видно, что там, под трибуной, есть люди – придавленные обломками, но пока ещё живые.
Пока.
Очередной смертоносный луч Тильда остановила – точнее, впитала, вырастив на его пути целый ряд голодных росянок, но отдачей её отбросило прямо на Салли. А марионетка вдруг развернулась, являя на спине, между лопаток, ещё одно лицо и пару коротеньких, жутковатых младенческих ручек…
Полыхнуло снова.
Я трусливо зажмурилась на секунду, а когда открыла глаза, то увидела, что прямо перед Тильдой и Салли стоит та самая женщина-судья, сжимая огромный огненный клинок, а марионетка рассечена надвое.
– Боюсь ли я за друзей? – спросил Йен, опасно улыбаясь. – Они вроде бы неплохо справляются. Побеспокоился бы ты лучше о себе, дружок.
– Я знал, чем рискую, когда мерзавка Флёр устроила суд, – откликнулся Крокосмия. От его голоса, искажённого, гулкого, у меня внутренности точно в ледяной комок смерзались, а сердце наоборот начинало жечь, словно уголёк. – Если обвиняешь кого-то и требуешь смертной казни – будь готов умереть, если это окажется клеветой. Вот только на самом деле я прав. И у меня бы всё получилось.
– Если бы не я? – осведомился Йен скромно.
– Если бы не шлюшка у тебя за спиной, – ответил Крокосмия. – Ах, да… официальная шлюшка Запретного Сада – это ведь ты сам.
…Я не знаю, кто из них первым ударил, а кто ответил, но от столкновения сил встряхнуло всю Арену. Цвет воздуха изменился; розоватый туман смешался с оранжевым, образуя грязную бурую взвесь, от которой сознание начинало уплывать. Что-то вспыхивало ежесекундно, точно все чудовищные марионетки открыли по нам огонь; отказывало то зрение, то слух, и это было страшно.
А потом всё кончилось.
Нет, никто пока не победил; они застыли друг напротив друга – обтянутый почерневшей кожей скелет в огненной робе и Йен, побледневший, напряжённый, с невыносимо светлым взглядом.
– И долго ты сможешь ещё всех защищать? – спросил Крокосмия ровно.
Йен оскалился:
– Столько, сколько понадобится, чтобы добраться до тебя.
За несколько мгновений до того, как они схлестнулись снова, возникла пауза, передышка, и воцарилась тишина. Я сглотнула, ощущая, как пульс колотится в висках… и осознала внезапно, что то, жгущееся, в районе груди – это не моё сердце.
Это душа Тони Брауна.
Медленно и неловко, словно в дурацком комедийном сериале, где герои вечно спотыкаются на ровном месте, роняя вещи и друг друга, я вытащила из нагрудного кармана осколок, замахнулась и кинула в Крокосмию. Стекляшка рассыпалась почти сразу, и полутора метров не пролетела – натолкнулась на незримую преграду, брызнула в стороны прозрачными капельками, как ртуть…
Йен, кажется, всё понял и даже дышать перестал.
– Не знаю, что это было, но ты промахнулась, – произнёс Крокосмия негромко.