Продается недостроенный индивидуальный дом...
Шрифт:
— Что?
— Отец Юты занимался всякими махинациями. Он арестован.
Рейну вспомнился канун Нового года, когда они с Ютой, оба смущенные, стояли друг перед другом в передней. Нет, она совсем не так некрасива. Глаза! Какие глаза!
— А Эро?..
— Эро еще ничего не знает. Юта не хочет больше возвращаться в Тарту.
— Поразительно — я как раз незадолго до твоего прихода думал о старике Зееберге: есть же люди, которые строят легко, без забот. Не приходится даже следить за постройкой.
— Легко, без забот — это верно.
М-да! Еще прошлой зимой Зееберг сидел в «Глории», был важной персоной. Вот так оно и бывает. Что
— Над чем ты смеешься?
— Над тобой, конечно. — Он протянул свои большие, перепачканные в смоле ладони: — Смотри, вот руки честного индивидуального застройщика. Чистенькие, верно?
На лице молодой женщины отразилось смущение, и она с облегчением вздохнула. Она вдруг подумала, что была ужасно несправедлива к мужу. Найдись у нее в этот момент достаточно душевных сил, она сказала бы Рейну что-то ласковое. Но Урве отвела глаза и проговорила:
— Неплохой сарай получается.
— Из хорошего материала хорошо и строить. Доски получены с лесопилки по накладной, толь купил на улице Кааре, цемент тоже...
Урве грустно вздохнула.
— Я же пришла не ради себя.
— А ради кого? Ради матери? Или ради Ахто?
Жена посмотрела мужу в лицо и сказала, подчеркивая каждое слово:
— Ради нашей семьи.
Казалось, все сказано этим. Урве быстро повернулась и пошла. Но около подвала остановилась, глянула через окно вниз, в черную пустоту, носком туфли легко постучала об угол. Рейн сочувственно улыбнулся. В этом молчаливом осмотре было столько наивной беспомощности. Сейчас самый подходящий момент подойти к жене, вспомнить веселые дни, когда они работали здесь всей семьей. Пройтись по ровному перекрытию подвала и измерить шагами величину будущих комнат. Но что поделаешь, если жена пришла с ревизией, а не ради того, чтобы взглянуть на их будущий дом. Чаша несправедливости, не переполнилась ли ты!
Урве внезапно остановилась. Зеленоватый камень в углу фундамента разбудил в ее памяти далекие воспоминания. Разве этот человек в потрепанном ватнике, с куском доски в руке так жесток и эгоистичен, что не заслуживает ни единого теплого слова? Какая худая и длинная шея! И эти руки, которые он с такой гордостью вытянул перед ней...
Гордость ломается порою внезапно. Даже вот этот холодный зеленоватый камень, так заботливо положенный в угол дома, способен вызвать на глазах слезы.
Урве отвернулась, подставив лицо прохладному ветру. Две слезы скатились по щекам. «Мокрый» день с самого утра. Страшно было жаль бедную Ютс. И Рейн, Рейн... Написал ей в Москву, что «этот камень» уже на месте. Тогда, захваченная водоворотом жизни большой столицы, Урве не обратила на это никакого внимания. Стоило ли писать о таких пустяках! А теперь она стояла здесь и...
Она же любит своего мужа. Очевидно, им необходимо было поссориться, чтобы понять, что они любят друг друга. Ох, Рейн, Рейн... «Этот камень» действительно был на месте. И с каким умением все тут сделано! Оконца, посередине — дыра для трубы, все эти углы, которые он так великолепно рассчитал...
Холодный ветер быстро сушит следы слез, если не появляется новых.
Урве решительным шагом подошла к сараю.
— Рейн, прости меня за эти подозрения...
Уперев конец доски о землю, муж посмотрел на крышу и проглотил комок в горле. Надо что-то ответить, а ничего не приходит в голову.
— Я пришла от Юты. Боялась за
— Боялась за меня? — Рейн с легкой усмешкой взглянул на умоляющее о прощении лицо жены, но сразу же стал серьезным. Он тихо сказал: — Чего там прощать. Ну, пришла спросить. Имеешь же ты право спросить.
Они ходили вдвоем по перекрытию подвала. Говорили о том, много ли солнца будет в комнатах. Обсуждали, каким они сделают свой сад. Урве обещала раздобыть сирень — скоро время сажать ее.
Когда Урве ушла, Рейн влез на крышу. Выйдя на улицу, жена обернулась и помахала рукой. Муж тоже помахал.
Утомительная ссора кончилась.
Вечером Рейн в прекраснейшем расположении духа уселся в автобус. Крыша уже почти покрыта досками. Дома его ждет горячий ужин и несколько часов отдыха перед тем, как идти на работу в ночь. Надо будет прочитать газеты. Теперь уже не он Ваттеру, а Ваттер ему время от времени разъяснял, что происходит в ООН или что за подозрительные дела творятся в Корее. Когда Ваттер, слегка подтрунивая, напоминал Рейну о его былой политической активности, в словах его звучала и какая-то предостерегающая нотка. Но неприятно, если так станет относиться к нему Урве. В вопросах внешней политики Рейн разбирался лучше, чем жена, и ему не хотелось терять завоеванных позиций. Одного ума мало, ум надо питать фактами. Сегодня ему особенно хотелось поскорее добраться до газет. За последнюю неделю он вообще не брал их в руки.
Однако и в этот вечер газеты остались нетронутыми. В передней висело чье-то темно-синее пальто. Эро сидел в комнате и разговаривал с Урве.
Утром он сел в Тарту на поезд. Ему необходимо было поговорить с Ютой. Он ничего не знал, но подозревал самое страшное. С Ютой он уже виделся и сказал ей то, что хотел. Кажется, он не зря приезжал.
— Почтой, пожалуй, обошлось бы дешевле, а? — не к месту пошутил Рейн.
В комнате возникла неловкая пауза. Затем младший брат, вздохнув, сказал:
— Порой взглянуть человеку в глаза важнее, чем все остальное.
Когда Эро говорил это, лицо его, похожее чем-то на лицо Рейна, было таким по-юношески мужественным, что Урве отвела взгляд и покраснела. Ей не хотелось в эту минуту смотреть на мужа.
13
В браке хороши только такие примирения, когда супруги в одинаковой степени принимают вину на себя, прощают друг другу и уславливаются начать новую жизнь.
Между Урве и Рейном откровенного разговора не состоялось. Может быть, этому помешал неожиданный приход Эро. Может быть. А после его отъезда никто из них о ссоре не вспоминал. Делились мыслями, рассказывали друг другу о своей работе, о том, кто где был. И все-таки оба не могли отделаться от ощущения, будто в чем-то главном они не понимают друг друга и будто что-то подкарауливает их, то приближаясь, то снова удаляясь. И нежности после примирения не было.
Дни мелькали с ужасающей быстротой. Урве перевели в отдел информации. Новая работа требовала большого напряжения сил — задание за заданием сыпались на ее голову. Приходилось править рукописи, с чем на первых порах она справлялась не очень хорошо, да и самой надо было писать больше, чем прежде. У Рейна тоже наступили горячие дни — установилась теплая сухая погода, и он почти не бывал дома.
В один из таких весенних дней в отдел информации зашел Эсси и спросил, как подвигается постройка дома и прижилась ли сирень.